Жизни словно легенды: по страницам книги

…Предзимье сорок первого года. Ожесточенные бои. Немецкие самолеты атакуют на одной из станций Ворошиловградщины военно-санитарный поезд во время разгрузки раненых. Все вокруг пылает. И все-таки большинство бойцов удается вынести из горящих вагонов. За отвагу в эти страшные минуты молодой военврач Любовь Трофимовна Малая, в будущем крупнейший кардиолог, Герой Украины, будет представлена к первой награде, которая найдет ее спустя два года.
…Кремлевская больница. Сюда в связи с кровоизлиянием в мозг госпитализирован глава советского правительства Алексей Николаевич Косыгин. Криз возник, когда он во время прогулки греб на лодке по Москве-реке. Сопровождающие успели вытащить премьера из воды, но состояние его оставалось тяжелым. Среди вызванных на срочную консультацию был и невролог из Киева – профессор Никита Борисович Маньковский, который для снижения внутричерепного давления рекомендовал спинномозговую пункцию. Однако родные А. Косыгина высказались против манипуляции. Ночь не принесла облегчения, головные боли резко усилились, и пациент согласился на пункцию, извинившись перед участниками консилиума за задержку. Пункция спасла его.
…1968 г., Киев. В клинике Николая Михайловича Амосова готовятся к пересадке сердца. В институт на Батыевой горе доставляют донора – женщину с тяжелой травмой головы. Клиническая смерть налицо, мозг погиб, но сердце еще бьется. И у Амосова не поднимается рука изъять живой «мотор жизни»…

Эти невыдуманные эпизоды, три маленьких фрески грандиозных врачебных судеб взяты из книги Владимира Медведя «Диалоги о медицине и жизни» (Киев, 2007 г., «Здоров’я України» – «Авиценна»), содержащей тридцать жизнеописаний знаменитых ученых-медиков Украины. Фактически в таких подробных и неизменно интригующих рассказах раскрывается поразительно яркая и всеобъемлющая панорама современной медицинской науки. Ведь собеседники автора, среди которых, например, выдающийся хирург, в прошлом дважды министр здравоохранения Украины, Василий Дмитриевич Братусь, создатель получившего международное признание Музея медицины Александр Абрамович Грандо, один из первопроходцев по вертикалям гериатрии и геронтологии Дмитрий Федорович Чеботарев, умудренный опытом нейрохирург Юрий Афанасьевич Зозуля, классик физиологической мысли Филипп Николаевич Серков, корифей биохимии Максим Федотович Гулый, хирургическая гордость Прикарпатья Михаил Петрович Павловский, – истинные звезды в своих призваниях, каждый со своей неповторимой летописью жизни, со своей вселенной.
Как же возникли и сложились волнующие откровения этих свидетелей и зодчих эпохи? Здесь нет преувеличения, ибо это плеяда интеллигентов и интеллектуалов в различных сферах медицины, прошедших сложный путь в нелегкое время, причем о каждом из них можно сказать: «Выстроил свой храм сам». Как правило, личностные алтари закрыты от любопытных взглядов и сторонних оценок, а в книге первозданные полотна воссозданы из первых уст. В монографии синтезирован цикл интервью, взятых доктором медицинских наук, профессором Владимиром Медведем в качестве авангардных материалов для редактируемого им журнала «Лікування та Діагностика». «Лечение» и «Диагностика» с заглавных букв... В такой концепции журнала, по мнению профессора В. Медведя – врача-интерниста в области внутренней медицины, касающейся терапевтических рисков беременных женщин, – выделено главное в науке Гиппократа – приоритеты успешного лечения. Оригинальный подход не остался незамеченным. Журнал обрел особую популярность среди практиков, поскольку его публикации отражают не самотек, формирование автуры по формальным характеристикам и рангам, как нередко бывает. Статьи специально заказываются наиболее авторитетным специалистам в медицине, истинным арбитрам в своих отраслях, рекомендации которых проверены временем и опытом. В таком же ключе готовились и научно-биографические эскизы для каждого номера журнала. Разумеется, в них отражено и этическое субъективное отношение интервьюера к выбору своего визави, к акцентам бесед. Однако это субъективность на основе объективности, и именно такая тональность исповедальных очерков держит нерв книги.
Так постепенно зарождалась и пополнялась книга. Встречи охватывают десятилетний срок, к некоторым из них автор обращается повторно, как бы расширяя во времени восприятие и значимость проблем. Поскольку это преимущественно научные сюжеты для издания, выходящего под эгидой АМН Украины, все анализируемое и запечатленное, как правило, выходит за стандартные журналистские рамки и привычные стереотипы. Здесь, пожалуй, налицо новый жанр – своеобразные большие научные повести в малом формате.
«Они очень разные, мои собеседники, – пишет Владимир Медведь в предисловии, – но одно их объединяет – труд. Большой, упорный труд. Среди них нет вознесенных на вершину одним лишь талантом. Двух тем я избегал – политики и личной жизни. А вот профессиональных вопросов задавал много. Многие из моих собеседников «вспыхивали» именно в такие моменты. Меня это удивляло и поражало: человек, только что неохотно вспоминавший войну, в которой участвовал, боевые награды, годы молодости и учебы в институте, вдруг загорался, когда речь заходила о новом направлении в работе его института или перспективном методе лечения».
Действительно, подобных деталей, иногда, казалось бы, сугубо специфических и профессиональных и поэтому глубоко правдивых, не встретишь практически нигде. «Моя хирургия, которую я очень люблю, – признается, например, Владимир Яковлевич Белый, воспитанник Ленинградской военно-медицинской академии, в пору беседы главный хирург Вооруженных сил Украины, – это, конечно же, абдоминальная хирургия – плановая и неотложная. Люблю оперировать пищевод, желудок, внепеченочные желчные протоки, кишечник. Это – мой профиль. Оперирую и в других областях, но там я переживаю, так сказать, «ощущения операции». Я уже, наверное, имею право оперировать то, что люблю. Но главное, нельзя быть одинаково сильным во всех разделах хирургии. Вот когда было нужно оперировать нашего министра обороны (у него была тяжелейшая травма руки), то оперировал мой помощник, травматолог, а я ему ассистировал. Был уверен, что он справится лучше меня. Я не верю в самородков, которых можно научить что-то делать. Учить надо пониманию того, что делаешь».
«Люблю оперировать…» – эти слова не шокируют. Ведь и Амосов не мыслил себя вне хирургии. «Я от практической медицины отошел. Как только перестал оперировать... Хирургию заменить нечем. Нужды во мне в институте нет. Бывшие мои ученики все знают сами. Поэтому занимаюсь философией, кибернетикой и всякой всячиной... Моей любовью была только хирургия, а кибернетика – это «интеллектуальная любовь», это просто интерес... Война меня по-настоящему приобщила к хирургии. Там я познал хирургическую страсть – одну из самых сильных страстей. И кроме того, я научился оперировать все, поскольку ранения ведь не выбирают локализации: оперировал и череп, и кишки, и руки, и ноги, сосуды» – эти слова Николая Михайловича были записаны в 1996 г. Еще не появились «Голоса времен» с драматичной эпопеей операции в Германии на его собственном сердце, сроками выздоровления, возвращением вопреки всему, битвой со старостью. Однако уже был завет великого врача: «Действительно, я считаю, что наши врачи мало знают, а терапевты еще и мало умеют. А в Штатах чуть что – сразу в суд. Врач там постоянно под дамокловым мечом. И это заставляет все время шлифовать квалификацию. А наш не учится. Конкуренции нет, отбора нет. Хотя есть и книжки, и специализация, но отсутствуют стимулы к повышению знаний. Личные доходы от этого не зависят. Поэтому та не очень хорошая медицина в передовых учреждениях массой практических врачей не реализуется...».
Или вот еще фреска времени. «Підніматися маю не пізніше п’ятої ранку, – говорит директор Института урологии, крупнейший специалист в своей отрасли, президент АМН Украины, академик Александр Федорович Возианов. – О сьомій щоденно, крім вихідних, починаються операції в Інституті. У цей час хворий уже під наркозом. Роблю 3-4 операції на день. Потім – поточні питання. Крім інституту, в мене ще кафедра з клінікою на 200 ліжок, де теж проходять консультації, операції. Отже, я – хірург, що часто оперує, – понад 800 операцій на рік. Робочий день – 13-14 годин. Дні напружені, і роботи, на жаль, більше, ніж того б хотілося. Але я звик до такого ритму життя, мені це подобається, й іншого я для себе не мислю. Секрету ніякого немає. Просто я сплю, мабуть, менше, ніж хотілося б, майже не дивлюся телевізор. Відмовляю собі в інших приємних речах. Проте це мій стиль, моє кредо, й інше мені байдуже». 
Однако вот отрывок из иной ленты бытия, казалось бы, отстраненный от таких максимальных хирургических темпов, из беседы с академиком Валентином Ивановичем Грищенко – фундатором ряда направлений криобиологии и криомедицины, ныне директором академического института в Харькове, о его работе в качестве эксперта ВОЗ по родовспоможению: «Как представитель СССР я выполнял, по сути, дипломатическую миссию. Моей задачей было на заседаниях обосновывать, что СССР не финансирует прямо программу по репродукции, но все равно вносит свою лепту… Наиболее сложной была поездка в Афганистан в 1981 году. Меня не встретили наши представители в аэропорту, что было чревато плохими последствиями, вплоть до «исчезновения». Однажды попал в перестрелку… Самый неприятный случай произошел во время приема представителей ООН. На пропускном пункте взорвался смертник, однако раньше времени».
Чернобыль и медицина… Есть выражение «солдаты невидимого фронта». Именно они в первые часы пожара на четвертом реакторе находились по долгу службы вблизи ядерного пламени и стали одними из первых объектов радиологии. «Именно наш коллектив, начиная с 28 апреля 1986 года, занимался изучением спектра радионуклидов во всех биологических средах организма, – отмечает начальник Военно-медицинского управления СБУ Украины, ведущий специалист в области колопроктологии член-корреспондент АМН Украины Михаил Петрович Захараш. – Мы – единственные в мире обладатели результатов столь рано начатых радиометрических исследований. В отличие от союзных позиций, обнаружили, что существенный вклад в формирование внутренней дозы облучения вносят не йод и не цезий, а преимущественно лантан, барий, цирконий, ниобий, что говорит о необходимости перерасчета доз у лиц, принимавших участие в ликвидации аварии. Сорбционные методы детоксикации при лучевых катастрофах мы выделили в отдельный раздел». Сдержанные фразы, за которыми неведомая частичка истории...
Выпускник биологического факультета Киевского университета, а затем медицинского института в родном городе, первооткрыватель метода микроэлектродных проникновений в живые клетки академик Платон Григорьевич Костюк… Его «катапультирование» в международную науку – почти детективный сюжет. «Шел 1959 год, началась «оттепель», и мне повезло – включили в делегацию на физиологический конгресс в Буэнос-Айресе, – рассказывает он в интервью. – Там я сделал доклад о своих исследованиях отдельных клеток спинного мозга с помощью микроэлектродов. После доклада ко мне подошел Экклс, один из основателей современной нейрофизиологии, и спросил, где я всему этому учился. Когда я сказал, что нигде и все сделал сам, он сначала не поверил, а потом пригласил меня к себе, пообещав оплатить все расходы. Я собрал и подал все необходимые документы, но проходили недели, месяцы – и ни ответа, ни привета… Вдруг звонок в институт физиологии из Австралии – Экклс. Он спросил: «Почему вы не едете?». Я начал что-то объяснять в том смысле, что это зависит не от меня, а он сказал: «Я сейчас дам телеграмму Хрущеву». До сих пор не знаю, дал ли он ту телеграмму, но через неделю все разрешилось…».
Владимир Медведь просто и трогательно «инкрустирует» свои новеллы невыдуманными подробностями, нередко достойными пера больших писателей. Таковы, например, фрагменты воспоминаний львовского хирурга мирового класса, члена Европейской ассоциации хирургов, автора 19 монографий, 36 учебных пособий, 19 изобретений, в частности, в области эндокринной хирургии, ученика Г.Г. Караванова Михаила Петровича Павловского: «Закінчивши школу, я дійсно достеменно знав, що вступатиму саме до медінституту. Я запам’ятав лікаря, якого бачив ще перед війною, коли у 5-річному віці мене вкусив собака за кисть лівої руки (рубець залишився на все життя)... Пізніше другий лікар, із гетто, який наступного дня не прийшов до мене, хворого на плевропневмонію, – гітлерівці вночі його розстріляли. І ще один епізод. На початку навчання у 10-му класі у мене пішла носом кров, кровотеча виявилася серйозною. Чого боялися? Боялися туберкульозу, який був поширений у наших краях. Пам’ятаю, у львівській квартирі на тодішній вулиці Маяковського прийняв нас солідний лікар. Тут слід зазначити, що 9-й клас я пройшов екстерном. Коли лікар дізнався, яке в мене було літо, він порадив, аби я 2 тижні не ходив до школи, відпочивав і добре харчувався. Жодних ліків не прописав...
Коли я стояв у довгій-довгій черзі абітурієнтів, щоб подати документи до приймальної комісії медінституту, батько випадково опинився у відрядженні у Львові, з’явився на протилежному боці вулиці Пекарської і поманив мене пальцем. Я вибіг до нього, і батько запитав, чи бачу я абітурієнтів, з якими стою у черзі, і себе серед них. Я виділяюся серед них своїм «провінційним» виглядом, а це значить, що у цей інститут я не потраплю... Про перипетії вступних іспитів можна розповідати багато. Набрав я 18 балів, напівпрохідні. Не знаю чому, мав щастя потрапити до числа зарахованих...».
Штрихи к портрету незабываемого Александра Алексеевича Шалимова: одна из ситуаций, напоминающая страницы булгаковского «Крещения поворотом», когда юный врач выполняет сложную акушерскую манипуляцию, ежеминутно сверяясь с книгой. «Помните, я говорил, что в начале своей работы в Забайкалье остался один в районе, – задумывается А. Шалимов. – Так вот, буквально в первый день меня по телефону вызвали на разрыв матки. А я его никогда в жизни до этого не видел. Но из Краснодара я привез с собой чемодан книг. Взял учебник и пока ехал к больной (75 км), сотни раз успел перечитать всю главу. К концу пути я уже полностью представлял весь ход операции. Ночью под керосиновой лампой удалил матку, и женщина осталась жива».
«Мои боги, мои педагоги…» – эти слова поэта конкретизируются в образах наставников героев книги, и цепь поколений обретает реальность. Академик Елена Михайловна Лукьянова, ныне почетный директор Института педиатрии, акушерства и гинекологии АМН Украины, так повествует об одном из киевских гиппократов медицины детства: «Скажу откровенно, я нигде не встречала такой клиники в тогдашней больнице Охматдет, как была у Сигалова, но и такого учителя, как сам Давид Лазаревич. Он был необычайно строг, не переносил равнодушия врача, мог швырнуть историю, если в ней были глупости или просто недостаточно тщательная запись. Но я его обожала. Уже через три года у меня была готова кандидатская диссертация, но я не ушла из клиники, и сейчас, когда я смотрю ребенка, то «про себя» думаю: «А как бы тут поступил, Сигалов, что бы предложил еще сделать?». Сигалов был одержимым коллекционером. Все свои деньги до копейки он тратил на живопись. Все стены его маленькой двухкомнатной квартиры, включая коридор, были увешаны замечательными полотнами. Часть своей коллекции Давид Лазаревич передал музею русского искусства в Киеве. Вот такой это был Человек!»
Дагерротип другого титана науки и вместе с тем ребенка в душе – Владимира Петровича Филатова оставила в этой книге ученица великого офтальмолога академик Надежда Александровна Пучковская: «Нередко Владимир Петрович как бы предвидел, каким путем нужно идти в разрешении той или иной проблемы. Еще когда не было методов лечения амблиопии, он говорил, что надо развивать функции сетчатки амблиопичного глаза каким-то очень ярким светом, а когда через несколько лет появились работы о засветах сетчатки, я вспомнила его слова. Наверное, мы не всегда хорошо понимали его… Можно назвать его доброжелательным и добрым, потому что он постоянно высылал деньги каким-то дальним родственникам и знакомым и много помогал сотрудникам в решении квартирных и других личных вопросов. Не всегда сразу Владимир Петрович разбирался в людях, но со временем все же обязательно убеждался, что данный человек не стоит его внимания».
Владимир Медведь пишет о стоящих внимания! Нельзя не привести слов патриарха украинской внутренней медицины профессора Анатолия Петровича Пелещука (ему идет девяносто пятый год) об украшении киевской терапевтической школы Е. Букрееве: «У Євгена Борисовича була органічна відраза до формалізму і казенщини. Особливо він не любив писати річні звіти кафедри, запевняючи, що ніхто їх не читає та до того ж з року в рік обговорюють одне й те саме. Проте якось йому довелось все-таки написати звіт. Наведу уривки з нього: «За истекший год дела на кафедре шли ни шатко ни валко, но не красна изба углами, а красна пирогами. Больные сложные, а поэтому представляют интерес для студентов». Пам’ятаю, як після «викриття» у 1953 р. «лікарів-убивць» його молоді колеги запитали, як розцінити те, що у цій справі фігурують кращі представники вітчизняної медицини. Він почервонів і вигукнув на повний голос: «Дурниці! Дурниці!». Євгену Борисовичу в той тяжкий час багато сходило з рук, бо він створив собі імідж людини несерйозної, а неординарність його відчували всі. У ньому одразу можна було пізнати виховання славнозвісної Першої Київської гімназії й Університету св. Володимира. Про свого однокашника М.О. Булгакова він сказав: «Насмешник, подстрекатель, жизнелюб, любил женщин, рестораны. Никогда не думал, что он будет великим писателем, но, наверное, свою истинную, глубокую натуру он мне и другим не раскрывал».
Вот несколько более пространных слов о беседах автора с его первым учителем в науке академиком Владимиром Вениаминовичем Фролькисом – Моцартом нашей медицины: «Мне повезло – я работаю в области геронтологии, где уже в ближайшее время назревают революционные события. А революции в науке, в отличие от общественных, приближаются тихо, без барабанного боя. Человечество может даже не сразу заметить, что живет уже в изменившемся мире… Никто не может объяснить, почему в голове возникает мелодия или поэтическая строка. В науке есть энциклопедически знающие ученые, творчески довольно беспомощные. Надо уметь сочетать знания и талант. Именно это рождает Павловых, Мечниковых, Богомольцев… Меня поражает, насколько в нашем обществе сейчас непопулярна фигура ученого. Недавно, на праздновании 80-летия Национальной академии наук руководство страны очень хорошо и приятно говорило о науке и ученых, но ведь это надо делать чаще, чем раз в 80 лет. А наша пресса? Пожалуй, кроме газеты «Зеркало недели» ни одно массовое издание не проявляет серьезного интереса к науке. Для большинства газет интерес могло бы представить только сообщение типа: «Диссертант во время защиты зарезал своего оппонента…». Лев Толстой сказал, что мы больше любим не тех, кто нам делает добро, а тех, кому мы делаем добро. Чем дольше будет жить человек, тем больше он может и должен делать добро, а значит – любить». 
Книга Владимира Медведя полна примерами добра именно такого рода. Она является своеобразным мемориалом тем из подвижников, кто уже не сможет ее перелистать, ведь время неумолимо наносит все новые и новые удары, но главное – объемная палитра научных страстей и достижений в живых личностях современных наследников Пирогова и Мечникова в родной стране. Впрочем, среди них присутствует и патрон медицины вне ее – академик Борис Евгеньевич Патон: «Мне удалось застать еще земских врачей, это были универсалы, жившие жизнью своих пациентов. Есть сейчас такие примеры, но их недостаточно… Трагедия медицинских наук во всем мире – отсутствие молодых людей, одержимых наукой. Создается вакуум между старым, уходящим поколением и новым. Может быть, через поколение появятся энтузиасты, стремящиеся внести свой вклад в науку. Но кто их научит?»
Что можно сказать о «Диалогах» в целом? Эта коллективная гравюра исполинов знаний, ума, совестливости, врачей и ученых воистину высокого уровня – удивительное зеркало исканий минувшего века и взгляд в век нынешний. «Делай, что должно», – таков, пожалуй, девиз и страстотерпцев знаний, о которых идет речь, и автора истории науки в лицах, свершившего, по сути, подвижнический труд. Конечно же, тридцать таких портретов – несколько условный круг. Украинская медицина сияет новыми именами, открытиями, школами, поэтому впереди у автора, возможно, расширение труда. Но одно тут несомненно: «Диалоги» – нерушимый фундамент таких дальнейших проникновений. Хотелось бы, чтобы Владимир Медведь, несмотря на все трудности, вызовы и даже искусы эпохи, неминуемые разочарования и острый дефицит времени как материи творчества, не оставил и этого своего призвания.

Подготовил Юрий Виленский