РЕНТГЕНОВЫ ЛУЧИ

В последние дни декабря 1895 г. профессор Вюрцбургского университета Вильгельм-Конрад Рентген (1845-1923) разослал коллегам-физикам препринт «О новом роде лучей». К тоненькой брошюрке прилагались теневые фотографии, сделанные в Х-лучах – так назвал профессор свое открытие и именовал до конца дней. Среди фото был снимок кисти руки фрау Берты Рентген с четко видимыми костями пальцев. С этого снимка началась рентгенодиагностика, по сей день остающаяся в медицине самым распространенным инструментальным методом исследования больных.

В.К. Рентген никогда не объяснял, почему он, научные интересы которого были далеки от процессов электрического разряда в газах, вдруг решил заняться катодными лучами, уже давно увлекавшими многих коллег. Известно лишь, что вся экспериментальная аппаратура была у него под рукой: вакуумные трубки Крукса (Гитторфа, Ленарда и др.), источники высокого напряжения (катушки Румкорфа, электростатические машины) и другие элементы установки, которые к 1895 г. стали обязательной принадлежностью любой университетской физической лаборатории. Эти приборы использовались в практикумах и демонстрировались на лекциях, они продавались в магазинах и покупались даже некоторыми гимназиями. Так что столкнуться с Х-лучами мог и учитель.
Действительно, и до Рентгена не раз замечали, что катодным лучам иногда сопутствует вторичное излучение с иными свойствами. Одни воспринимали его как досадное побочное явление, мешающее работе; другие – как маловажную разновидность катодных лучей; третьи даже пробовали делать с его помощью теневые фотографии.
Разумеется, после публикации трех частей статьи «О новом роде лучей», принесшей Рентгену мировую известность, а в 1901 г. – первую Нобелевскую премию по физике «за открытие лучей, носящих его имя», нашлось немало людей, заявивших: «Мы все это видели задолго до него!». Раздосадованный соотечественник даже обвинил профессора в плагиате. В ряде стран обиженные «патриоты» поддержали скандал шумными разоблачениями: дескать, ушлый немец украл идею, пока нашему герою науки было недосуг «раскрутить» свою находку!
Увы, Рентген невольно подыгрывал недоброжелателям своим в высшей степени стран-ным для здравого обывательского смысла поведением: он не отвечал на обвинения и не желал «стричь купоны» – пожинать плоды победы. Его с огромным трудом удалось уговорить поехать за премией Нобеля, но ордена и титулы Рентген отвергал, равно как и приглашения в лекционные турне. Он не взял патенты на свое открытие, отказался сотрудничать с производителями аппаратов для рентгенодиагностики.
Сам профессор после 1897 г. не занимался Х-лучами и запретил делать это сотрудникам. А свой архив он завещал сжечь, что и было неукоснительно исполнено.
Завистники Рентгена не сомневались: все эти странности легко объяснимы угрызения-ми нечистой совести и стремлением избавиться от улик научного плагиата!
Однако есть что сказать и в защиту обвиняемого. Рентген первым, в отличие от пред-шественников, понял огромное значение увиденного, ради которого следовало бросить все остальное и заняться только Х-лучами. Он сам так и сделал, и с 8 ноября 1895 г., когда ему открылось загадочное свечение, до Рождества сумел заложить основы науки, по праву названной «рентгенологией». До 1912 г. физики почти ничего не сумели добавить к тому, что Рентген сделал за полтора месяца. Не добавил бы и он сам, продолжая опыты. Была у Рентгена и еще одна причина прекратить их, но о ней – ниже.
Аллергия профессора на «рентгеновскую» тематику была естественной реакцией на мутную волну сенсаций, поднятую прессой. Газеты взахлеб писали о превращении с помощью Х-лучей свинца в золото; о возможности подсмотреть, что скрывается за стенами, в сейфах и под платьем собеседницы (при слове «рентген» мужчины залихватски подмигивали друг другу, а женщины краснели); о чтении чужих мыслей и о вложении в мозг студентов знаний по анатомии путем проецирования страниц атласа; некий физиолог заявил о выделении слюны у собаки, на голову которой направили рентгеновское изображение кости.
Предприимчивые коммерсанты рекламировали нижнее белье, шляпы, кошельки, изго-товленные из «материала, не пропускающего рентгеновские лучи». В Вюрцбург шли письма с деловыми предложениями и просьбами выслать немного Х-лучей. А физики наперегонки «открывали» еще более удивительные лучи – каждый свои, именные. Ввязываться в эту мышиную суету профессору претило.
А еще Рентген был феноменально упрям и неспособен даже на мелкие житейские компромиссы: что-то решив, он шел до конца. Из-за детского конфликта с учителем Вильгельм-Конрад остался без аттестата зрелости, что очень затруднило ему университетскую карьеру. Рентген мог оборвать самого императора: «Ваше Величество, прошу избавить меня от необходимости слушать далее эти тривиальности: то, что Вы сейчас мне рассказываете, знает каждый школяр!».
Когда началась Первая мировая война, профессор перевел на родину из нейтральной Голландии все свои капиталы и отдал их, как и золотые медали за научные достижения, в фонд обороны Рейха. В стране начался голод; друзья Рентгена слали ему из Голландии (оттуда была родом его мать) продукты, но ученый, принципиально отвергая привилегии, сдавал сахар и масло государству – для распределения среди более нуждающихся граждан фатерланда, чем он, потерявший в весе 24 кг...
Невозможно поверить, чтобы коварный бес науки мог соблазнить такого человека украсть идею – красивую, но чужую. К чести врачей, они в это и не верили.
Первенство в популяризации рентгенодиагностики принадлежит, однако, не Рентгену, а венской газете «Нейе фрейе прессе». Это в ее статье от 3.01.1896 г. об открытии вюрцбургского физика, после которой телеграф разнес сенсацию по всему миру, были четко сформулированы ближайшие пути практического применения метода:
«Что касается практического использования Х-лучей, то к нему проявляют оживленный интерес врачи, особенно хирурги, поскольку перед ними открывается перспектива получить новое, весьма ценное диагностическое средство. При дальнейшем техническом усовершенствовании нового метода фотографирования врач сможет досконально ознакомиться с картиной любого сложного перелома без мучительного для пациента ощупывания руками. Военный врач сможет определять положение чужеродного тела (пули, осколка гранаты) в теле раненого гораздо легче, чем ныне, и без болезненного обследования зондом. И в случае костных заболеваний, которые не вызваны травматическими повреждениями, эти фотографии окажутся ценным подспорьем как при постановке диагноза, так и при выборе метода лечения».
Этот пророческий текст родился после обсуждения только что полученного препринта Рентгена за традиционной чашкой кофе у Франца Экснера (1849-1926), собиравшей профессоров Венского университета. Пораженный услышанным, Эрнст Лехер (1856-1926), который недавно переехал из Инсбрукского университета в Пражский, но свой человек и в столице Дунайской монархии, той же ночью явился к отцу, возглавлявшему редакцию «Нейе фрейе прессе», и сенсация открыла ближайший номер газеты.
При всей скоропалительности рождения статьи железная логика физика точно указала пути прогресса: военные ведомства первыми вложили серьезные средства в приобретение аппаратов и подготовку кадров. В том же 1896 г. военный врач Альваро исследовал раненных на италоабиссинской войне. Вскоре неподалеку – на Ниле – заработал рентген-аппарат Суданской экспедиции против махдистов, а в 1899 г. уже на юге Африки на англо-бурской войне врачи искали «гуманные» пули Маузера в телах британских солдат. Не отстали с рентгенизацией полевой хирургии и американцы, воевавшие в 1898 г. на Кубе и Филиппинах.
Российские хирурги до русско-японской войны ограничивались поисками при помощи Х-лучей проглоченных зубных протезов, впившихся иголок и пуль, поразивших жертв несчастной любви. Войну же они встретили во всеоружии: рентген-аппараты имелись не только в госпиталях Приморья и Маньчжурии, но и в осажденном Порт-Артуре, и на кораблях Тихоокеанских эскадр. Один из первых харьковских рентгенологов, еще не утративший иллюзий, писал в своей докторской диссертации (1905):
«Удивительная фея Электра дала миру магическую трубку, которая своими лучами делает человека прозрачным, как хрусталь. Благодаря высокой проницаемости этого нового вида световой энергии нам нет нужды ждать смерти больного, чтобы на секционном столе уяснить сущность происшедших в его внутренних органах патологических изменений. Метод Рентгена к тому же – крайне гуманный, избавляющий больного от лишних страданий, трудно избегаемых при других методах исследования.
Теперь, когда все стремится к свету, каждый момент хочется повторить слова Гете «mehr Licht». А лучи Рентгена тоже есть свет».
Очень быстро врачи додумались до рентгеноконтрастных веществ, научились видеть не только кости, но и полые органы, мягкие ткани. Спустя несколько месяцев после рентгенодиагностики миру явилась и рентгенотерапия. Автор первого фундаментального отечественного руководства (1906) имел все основания констатировать:
«Ни одна из наук не вырастала так быстро, как рентгенология, и это потому, что лучи Рентгена, благодаря своим неслыханным свойствам проникать насквозь, переносили нас в мир чудес и возбуждали ненасытную жажду скорейшего их познания. Нет области медицины, где бы они не приносили существенной пользы, будь то при постановке трудного диагноза, будь то при терапии столь же трудных случаев, где другие способы лечения оказались бессильными».
Сладкое ощущение причастности к миру чудес заставляло и врачей, и пациентов мириться с неудобствами:
«Когда больной подвергается рентгенизации, все его тело окружается атмосферой электрического ветра: волосы больного поднимаются дыбом; кушетка, на которой он лежит, штатив, на котором укреплена рентгеновская трубка, и другие ближайшие предметы наэлектризованы. Из проводников, идущих от полюсов индуктора к трубке, брызжет электричество. Если дотронуться до больного, то от него перескакивает на наш палец искра с обоюдным ощущением боли».
Вскоре энтузиастам Х-лучей пришлось столкнуться с лучевыми ожогами, выпадением волос, рентгеновским дерматитом и, наконец, рентгеновским раком. Первые жертвы в рядах рентгенологов датированы началом 1900-х гг.; через десятилетие они исчислялись десятками, а в 1930-е гг. – уже сотнями. Погибших от Х-лучей больных никто, конечно, не подсчитывал и в мартирологи мучеников науки не заносил. Не вспоминали больше и предсмертных слов Гете: «Больше света!».