27 березня, 2015
Тридцать тысяч верст в преследовании чумы
Как мало мы знаем о наших украинских корифеях медицины, хотя среди них – ученые с мировым именем, люди неординарные. Вот хотя бы Данило Самойлович – основоположник отечественной эпидемиологии, живший в эпоху Екатерины ІІ, посвятивший себя борьбе с особо опасной болезнью – чумой, время от времени уничтожавшей многие тысячи людей. По нынешним временам Данило Самойлович достоин Книги рекордов Гиннесса: непосредственно участвовал в девяти противочумных экспедициях, дважды заразился этой «моровой язвой» и чудом спасся. В разъездах исколесил 30 тыс. верст – не в современных самолетах, а на обычных для его времени возках, на лошадях, направляясь в самую гущу опустошительных эпидемий. Человек, спасший для Российского государства огромные ценности и умерший бедняком.
Самойлович – об нем иначе сказать нельзя, как герой чумной, или истинный Эскулапий, или, когда хотите, Иппократ. Ей, ей, я перед вами не солгу.
Из отчета князя Г. Потемкина Екатерине ІІ
Полковой лекарь
Осенью 1761 г. представитель Медицинской канцелярии в Петербурге, высшего медицинского управления России, прибыл в Киевскую академию, дабы отобрать лучших студентов для учебы в медицинских школах империи. Он объяснил ректору условия: желающим изучать медицину, согласно сенатскому указу, выдаются деньги для проезда в Москву или Петербург. Учащиеся госпитальных школ обеспечиваются бесплатным питанием и жильем. Им выплачивается также жалованье в размере 24 рублей в год.
Петербургский чиновник отобрал немногим больше десятка наиболее успешных студентов, рекомендованных ректором академии. Среди них оказался Данило Самойлович, сын сельского священника.
В 1768 г. дипломированный лекарь Данило Самойлович прибыл по месту своего первого назначения – в одну из воинских частей.
Полк, в котором служил Самойлович, вошел в состав одной из двух армий, сформированных для борьбы с врагом. Полковой лекарь по предписанию должен был не только лечить больных и раненых, но и быть готовым к более серьезной опасности: в тех местах, где действовал полк, – на юге Украины, в Молдавии и Валахии – издавна гнездились очаги чумы. И полковой лекарь начал обстоятельно готовиться к встрече с возможной бедой.
Он безукоризненно знал латынь, которую изучил еще в Киевской академии, хорошо владел французским, польским языками, а теперь штудировал и молдавский, дабы обстоятельно ознакомиться с местным опытом борьбы с чумой. Локальные случаи таковой возникали, и Самойлович изучал подробности течения болезни, профилактики заболеваемости.
В зачумленной Москве
Исследования природы чумы пришлось свернуть – вызвали в Москву. Она оказалась полупустой, окруженной карантинными заставами, но это не решало проблему. Сожжение жилых домов, в которых умерли зачумленные, также не давало результатов. Обеспокоенная положением дел в Москве Екатерина II направила в помощь нерешительному московскому генерал-губернатору деятельного генерала Еропкина, поставив перед ним задачу ликвидировать очаги заразы. Генерал незамедлительно приступил к делу. Поинтересовался, кому из знающих лекарей можно было бы поручить самые ответственные участки. Его медицинский помощник Ягельский уверенно рекомендовал Самойловича как специалиста, уже хорошо знакомого с «моровой язвой».
В монастырских кельях, превращенных в больничные палаты, шла опасная для жизни борьба с «моровой язвой». Вот где пригодились наблюдения, исследования, проведенные на юге Украины, в Молдавии, Валахии в бытность полковым лекарем. Это была героическая борьба не на жизнь, а на смерть. С болью в сердце лекарь воспринимал смерть и своих немногочисленных помощников-санитаров, соприкасавшихся с зачумленными. Пока и сам не заразился. Он прекрасно знал симптомы чумы – это была именно она. К счастью, в легкой форме. Организм выдержал.
Пока он болел, зачумленных в Москве стало еще больше. Местные власти приняли решение открыть «чумную больницу» еще и в Симоновом монастыре на две тысячи коек. И снова генерал Еропкин обратился к Самойловичу – не сможет ли он для пользы общего дела принять на себя заведование еще и новой больницей? Мог ли он отказаться, когда рядом люди гибли тысячами?
По предложению главного лекаря была открыта еще и третья «чумная больница» в Даниловском монастыре. Это позволило несколько разгрузить перегруженную Симоновскую больницу.
Накапливаемый опыт подсказывал новые подходы к лечению чумы. Задолго до Н.И. Пирогова Самойлович ввел сортировку больных. Ее незамедлительно начали применять во всех московских противочумных больницах.
Самойлович совершенствовал и предохранительные меры в отношении медперсонала. Он знал, что переболевший чумой в данной эпидемии повторно уже не заболеет, и начал комплектовать штат санитаров из уже переболевших. Это обеспечило резкое снижение смертности среди медперсонала, к чему и стремился главный лекарь. Он ввел защитную одежду, обработанную обеззараживающими средствами. Начал применять противочумные окуривательные порошки, получившие положительную оценку Противочумной комиссии. Ценой огромных усилий горстки энтузиастов этот чумной кошмар наконец прекратился.
Доктор медицины
Особо отличившихся в борьбе с эпидемией отметили. Самойлович получил чин коллежского асессора, серебряную медаль и небольшую денежную премию. Наконец можно было и расслабиться, подумать о своем будущем. Была мечта завершить медицинское образование, заняться наукой. Докторов наук тогда в России не готовили, докторские диссертации защищали в европейских университетах. Нужно ехать за границу, но на какие средства?
Встреча с однокашником по Киевской академии Н.М. Максимовичем-Амбодиком добавила решимости. Они давно не виделись. Самойлович рассказал о своем житье-бытье, земляк – о своем. Пока Самойлович воевал с чумой, Максимович-Амбодик штудировал акушерство в Страсбургском университете во Франции. Заехал в Москву по делам, а отсюда – на каникулы на родную Полтавщину.
– Друг милый, тебе непременно нужно ехать в Страсбург, в тамошнем университете собрались светила медицины со всей Европы. Хватит тебе возиться с этой чумой, изучай акушерство. В России бедственное положение с народонаселением, недопустимо высокая материнская и детская смертность. Знающих акушеров нет в нашем государстве, одни повивальные бабки.
Самойлович рассказал приятелю о своих материальных затруднениях.
– Есть выход из положения! – воскликнул Максимович-Амбодик. – Княгиня Голицына выделила большие средства для обучения россиян акушерскому делу в чужих краях. Разве не слыхал?
Самойлович подал прошение на имя княгини и – была не была! Поехал в Страсбург. Его приняли в университет. Преподавание там велось на высоком уровне. Все было бы хорошо, да вот катастрофически таяли московские сбережения. Вся надежда была на стипендию княгини – и вдруг отказ. Обратился к президенту Государственной медицинской коллегии. Тот сделал соответствующее представление в сенат с припиской: «Д.С. Самойлович признается весьма надежным к достижению по медицине докторского градуса» (докторской степени). Долго волокитили, наконец пообещали выплатить жалованье.
А в университете жизнь шла своим чередом. Акушерство так акушерство. Посланец Украины стал постоянным посетителем университетской родовспомогательной школы, лично принял сотни родов, выполнял операции. Написанное им пособие по акушерству поступило в Россию и стало весьма популярным.
Затем был Лейденский университет в Голландии, где Самойлович начал готовить докторскую диссертацию. Она была успешно защищена и издана в Лейдене под названием «Трактат о рассечении лонного сочленения и кесаревом сечении».
В 1780 году Самойлович докладывал в Петербург, в Государственную медицинскую коллегию: «Сего 1780 года октября 26 дня в здешнем университете сдал последний экзамен с защищением моей диссертации, диплом на сей мой докторский титул получил. Отправляюсь в Париж и стараться буду практику акушерскую в совершенстве провести».
Самойлович побывал еще и Австрии, Германии, обстоятельно знакомясь с организацией родовспоможения в этих странах и совершенствуя личную акушерскую практику.
Не забывал доктор и о «чумной» тематике. В Париже были изданы его «Письма об опыте леденящих растираний для борьбы с чумой», большой труд «Исследования о чуме, которая в 1771 году опустошала Российскую империю, особенно столичный город Москву, и о том, какие были найдены лекарства, чтобы ее побороть, и средства от нее себя предохранить». Эта работа была переиздана в Лейпциге в переводе с французского на немецкий и затем повторно издана в Париже.
Научные труды Самойловича поступили во многие научные общества Европы, привлекли внимание специалистов. В тамошних научных кругах оживленно дискутировали о возможности предложенных украинским доктором противочумных прививок и о других его новаторских предложениях.
Самойлович не оставлял акушерство, ради которого прибыл в Европу. Свои печатные труды по этому профилю направил Екатерине II. Императрица передала их на рассмотрение Государственной медицинской коллегии «для осведомления и составления мнения». Вскоре в сенат поступило заключение: «Оные сочинения признаны не только полезными, но и заслуживающими уважения».
Россия получила ученого, достойного звания члена Петербургской академии наук, тем более что Самойлович уже был избран членом трех академий и научных обществ стран Европы. Однако отечественная академия оказалась неприступной – засевшие во главе ее иностранцы всячески препятствовали продвижению российских ученых.
Возвратившись на родину после 7-летней стажировки за границей, наш соотечественник потерпел и другие неудачи. Казалось, после таких положительных аттестаций, помня о его исключительных заслугах во время эпидемии чумы в Москве, Самойловича радушно встретят: такой специалист – находка для империи. Но более полугода ему не предлагали никакой работы. И снова безденежье, бедность. Вновь выручил старый друг, теперь уже профессор акушерства Н.М. Максимович-Амбодик.
– Поживешь до лучших времен у меня, – предложил он. – А там, гляди, откроется достойная вакансия и для тебя.
Однако высокие чиновники от медицины так и не позаботились об одном из тех, кто победил чуму в Москве и возвратился из Европы, докторе медицины Даниле Самойловиче.
Под началом князя Потемкина
Неожиданный приезд в Петербург фаворита Екатерины II князя Г. Потемкина определил крутой поворот в жизни ученого. Наместник огромного Новороссийского края прибыл в столицу просить помощи от надвигающейся большой беды. На юге Украины свирепствовала очередная эпидемия все той же «моровой язвы». Только в одном строящемся Херсоне ежедневно хоронили по 50-70 человек. Эпидемия расширяла границы – охватила уже Елизаветград, Полтаву. Хотя не огромные людские потери волновали Потемкина – эпидемия срывала его далекоидущие планы заселения и освоения порученного ему края, а также подготовку к предстоящему путешествию императрицы по его владениям.
Могущественный фаворит Екатерины сразу же появился в Государственной медицинской коллегии, требуя принятия радикальных мер борьбы с эпидемией. Последовали соответствующие обещания. Не очень веря в дееспособность чиновников коллегии, князь начал использовать неофициальные каналы. Многие из его окружения говорили ему о Даниле Самойловиче, о его большом опыте и глубоких знаниях. Приближенные разыскали ученого-чумолога, устроили ему аудиенцию с Потемкиным. Князь попросил Самойловича помочь во имя матушки-России, обещая ему, все еще безработному, всяческую поддержку и блага. Что было делать доктору медицины, который не у дел? Пришлось отказаться от исследований по акушерству, принять предложение князя. Тем более, что предстояло занять высокую должность главного губернского лекаря Екатеринославского наместничества и Таврического края.
Впервые после прибытия на родину Самойлович получил в походной канцелярии Потемкина деньги на проезд. Впереди простирался 1700-верстный путь до Кременчуга – административного центра Екатеринославского наместничества.
Губернское чиновничество с тревогой ожидало прибытия главного лекаря огромного края. В Кременчуге уже знали, что князь Потемкин в Петербурге уговорил принять в свое ведение местное здравоохранение доктора медицины, учившегося в Европе. Неприятностей в связи с постоянными неудачами в борьбе с эпидемией и без того хватало, а тут еще вместо состарившегося и больного губернского лекаря новый столичный – чего ожидать, не будет ли большого разгона?
Основания для того были. На борьбу с «моровой язвой» выступили люди, не знающие ее природы, не имеющие практического опыта и, конечно же, нарубили дров. Принимая слишком жесткие карантинные меры, вплоть до сожжения домов умерших, местные медики и чиновники магистрата только усугубили ситуацию. Перепуганные, крайне озлобленные обыватели выносили из домов и припрятывали наиболее ценные вещи, скрывали от карантинного контроля заболевших, тайно хоронили умерших, что только способствовало распространению эпидемии.
Самойлович собрал немногочисленных врачующих, огласил свою твердую позицию, которая основывалась на поучительном московском опыте.
– Прекратить сожжения домов местных обывателей, не увлекаться слишком жесткими, непопулярными в народе мероприятиями, тем более, что от них никакой пользы. Меньше прыти, больше ума! Не жечь дома, не пускать бедный люд по миру, а наладить как следует обеззараживание помещений окуривательными порошками, как это делали в Москве. Нужна разъяснительная работа среди населения – народ должен знать, на что направлены усилия лекарей и какая польза от обеззараживающих мероприятий.
Главный губернский лекарь совершенствовал организацию дела, дабы повысить личную ответственность членов своей команды, устранить обезличку, когда не с кого было спрашивать за допущенные промахи в роботе. Город разделили на участки, за каждым чиновником закрепили конкретные территории. Медики совместно с местными чиновниками обходили подворья на своих участках, выявляли вновь заболевших чумой, отправляли на открытый загородный карантин на днепровском острове. Невдалеке по настоянию главного губернского лекаря была учреждена и противочумная больница. Стали изолировать больных от здоровых, и это дало положительные результаты.
Летом 1784 года в Кременчуг прибыл нарочный от Потемкина. Наместник предписал Самойловичу поручить проведение дальнейших противочумных мероприятий своим помощникам, уже набравшимся опыта, и незамедлительно отправиться в Херсон, где также вспыхнула эпидемия чумы.
Мор в Херсоне
Напряженная обстановка в Херсоне ощущалась уже на подъездах к городу. Среди населения – паника. Встречались беженцы, решившие переждать беду в окрестных селах. Безрадостную картину увидел и на улицах города. То здесь, то там дымились кучи всякого хлама. Совершенно не выполнялись правила изоляции больных, между больными и здоровыми сохранялись контакты «мирных» времен, что способствовало разгулу эпидемии.
Пришлось заново налаживать противоэпидемические мероприятия с учетом уже кременчугского опыта, решительно отстранять от работы нерадивых, искать и назначать дельных помощников.
В природе чумы оставалось много невыясненного, вследствие чего борьба с эпидемиями велась практически вслепую. Так будет и впредь, пока не удастся установить во всех деталях патогенез болезни, выяснить пути ее распространения. Оставался вопрос вопросов – что же вызывает чуму? Какой субстрат?
Это были времена, когда по всей Европе гремела слава голландского суконщика Антони ван Левенгука, изобретшего «мелкоскоп». Левенгук увлекся конструированием увеличительных стекол, с помощью которых стал исследовать многие объекты, попавшие под руку: воду, слюну, зубной налет, органы насекомых. Во всей Европе с интересом следили за изобретателем микроскопа, который потрясал мир новыми и новыми известиями о невидимых для невооруженного глаза «зверюшках», копошившихся во многих биологических объектах.
Тогда еще ничего не знали о микроорганизмах, возбудителях болезней, но Самойлович интуитивно почувствовал, что некие невидимые «зверюшки» могут быть и возбудителями чумы. С большим трудом удалось приобрести примитивный микроскоп. Но как ни старался исследователь, никаких «зверюшек» так и не увидел. Что и не мудрено – слишком слабым было увеличение, чтобы можно было обнаружить возбудителей болезни. Да, Самойловичу не удалось выявить чумную палочку, это сделают только через сотню с лишним лет, однако его исследования заметно приоткрыли окно в мир невидимок. Об этом он и рассказал в своем новом труде «Краткое описание микроскопических исследований о существе яду язвенного, которое производил в г. Кременчуге Данило Самойлович». Он первым в мире пытался открыть чумную палочку. И только намного позднее у него нашлись последователи.
Научные исследования пришлось свернуть – ликвидированная в Кременчуге эпидемия чумы начала отползать на север, задев и его родную губернию – Черниговскую. Но у него и его помощников уже был накоплен ценнейший опыт – и чуму на Черниговщине удалось одолеть довольно быстро.
Он излечил Суворова
Наконец наступило время, которого так ждал князь Потемкин: благополучно миновал шестинедельный карантин, случаев заболевания чумой в Кременчуге и окрестностях уже не было, священники отслужили благодарственный молебен. Не менее важным для князя Потемкина было и следующее: через Кременчуг проходил намеченный маршрут путешествия Екатерины II на юг Украины, и теперь уже можно было дать сигнал о возможности осуществления этого грандиозного замысла. На встречу с императрицей в своих владениях наместник возлагал большие надежды.
В Петербург был направлен оптимистичный отчет о проделанной работе. Есть в нем и оценка трудов главного губернского лекаря: «Самойлович – об нем иначе промолвить нельзя, как герой чумной, или истинный Эскулапий, или, когда хотите, Иппократ. Ей, ей, я перед Вами не солгу».
Отличившихся в борьбе с чумой наградили. Должным образом были оценены и труды главного губернского лекаря – ему дали чин коллежского советника. Успешными были усилия Самойловича и на научном поприще: уже четвертая иностранная академия наук уведомила об избрании его действительным членом. Австрийский император наградил Самойловича золотой медалью, в Париже вышли его «Заметки о чуме».
Близилось время знаменитого путешествия Екатерины II на юг Украины. Стремясь ничем не омрачить настроение императрицы, Потемкин с губернскими чиновниками, в т. ч. и главным лекарем, совершил инспекционную поездку по маршруту предстоящего следования высочайшей особы.
Расположение князя, ходатайство о награждении войскового начальника – казалось, высокая правительственная награда уже в петлице главного лекаря. Все испортило свободомыслие, искренность Самойловича. Поддержать бы ему общую эйфорию в связи с предстоящим путешествием ее величества, так нет же – в кругу друзей он высмеял бутафорские приготовления Потемкина. До князя это дошло, отношение вельможи к главному лекарю резко изменилось – награждение не состоялось.
А тут еще обострилась международная ситуация – на южной границе империи зашевелились турки, недовольные невыгодным для их государства мирным трактатом, подписанным после русско-турецкой войны 1761-1774 годов. Турецкий султан пошел на Россию войной.
Самойловича отправили в эпицентр боевых действий с целью организации медицинской помощи раненым. Он прибыл в район Кингбургской косы, откуда турки пытались взять Херсон. Главного теперь уже военного лекаря незамедлительно принял сам А.В. Суворов, командовавший российскими войсками. Охарактеризовал ситуацию на театре войны: ожесточенные бои, много раненых, медицина слаба.
– На вас, Данило Самойлович, большие надежды. Надо срочно наладить действенную помощь раненым.
Здесь нашему главному губернскому лекарю пришлось приобщиться и к военно-полевой хирургии. Однажды ночью его разыскал прибывший на взмыленном коне нарочный – командующий ранен… Самойлович немедленно выехал в госпиталь. Обследовал Суворова: ранение в грудь и руку.
– Что скажешь, братец мой? – не унывал великий полководец. – Запомни: мне лежать здесь долго никак нельзя…
– Слава Богу, жизненно важные органы не задеты. Поставим на ноги.
– Будем надеяться на милость Божию и ваше лекарское мастерство.
Самойлович действительно быстро поставил Суворова на ноги. Впоследствии полководец достойно оценил состояние медицинской помощи раненым организатора этого дела. В рапорте на имя Потемкина он писал: «Доктора Самойловича труды и отличные подвиги, испытанные в здешних местах, небезызвестны вашей светлости… Оказал и столь воспособствовал страждущим в болезнях, а особливо в ранах, полученных от неприятеля во время происшествия под Кинбурном 1 октября, что многое их число оных по справедливости могу отозваться, что его искусством и трудами весьма доволен». А дальше следовало ходатайство о награждении Самойловича орденом Св. Владимира.
Не вышло с награждением и в этот раз. В повседневных хлопотах, заботах о раненых Самойлович не думал о наградах – не было времени. Не стал докапываться и до причин немилости светлейшего князя. А они были весьма прозаическими. Его высокий начальник затаил обиду за «потемкинские деревни», высмеянные лекарем. Пока свирепствовала чума, шли бои – терпел дерзкого медика, но те времена миновали. Осенью 1790 года наместник юга России уволил главного губернского лекаря, не выплатив даже положенного жалованья.
Таким образом, наш лекарь-ученый, теперь уже член двенадцати иностранных академий и научных обществ, опять попал в безработные.
«Чувствую себя аки умершим…»
– Друг мой милый, ты ли это? – однокашник по Киевской академии, а ныне столичный профессор акушерства Максимович-Амбодик обнял дорогого гостя. – Сколько лет не виделись! Ну, рассказывай. Может какая помощь нужна – поможем.
Старые друзья и коллеги с ностальгией вспоминали юношеские годы, взгрустнули. А затем Самойлович рассказал о своих мытарствах последнего времени. О том, как написал Екатерине II письмо в надежде, что ему хотя бы выплатят жалованье, положенное за несколько месяцев:
– После тридцатилетней государственной службы – и вот, у разбитого корыта. Чувствую себя аки умершим, а со мною погребенными безвременно все труды мои, вся дражайшая наука моя… Ответа от императрицы так и не получил, как и от других высокопоставленных чиновников. Подарил Петербургской академии наук свои труды – и даже благодарности не получил…
Петербург решительно повернулся к нему спиной. По-человечески встретила разве что родная Государственная медицинская коллегия, избрала его своим почетным членом, но это не решало его материальных проблем. Не смог добиться большего для своего друга и Максимович-Амбодик. Ученому с европейским именем пришлось покинуть столицу. Москва оказалась более благосклонной – там приняли его на скромную должность ординатора госпиталя.
И надо же было случиться такому: неблагополучие на юге Украины сыграло ему на пользу. Вместо умершего вскоре князя Потемкина наместником все той же огромной территории стал генерал-губернатор П.А. Зубов. С самого начала его одолевали неприятности, главной из которых была реальная угроза занесения на юг Украины чумы, поднявшей голову на этот раз в соседней Турции. Зубов предложил план – создать надежную сеть пограничной карантинной службы, которая всегда была бы начеку. И обратился со своим прожектом к Екатерине II, соответственно его аргументировав. Единственным человеком, способным это осуществить, считал Зубов, был Самойлович. Императрица согласилась. И только после этого опальному лекарю было выплачено положенное полугодичное жалованье, заработанное еще при Потемкине.
Устраняя вспышки чумы, Самойлович выезжал на Тамань к черноморским казакам, на Подол к заболевшим крестьянам, в Хотин на Днестре, в Крым.
Его кипучая энергия, знание дела, организационный талант и прошлые заслуги, о которых докладывали еще генерал Самойлов и полководец Суворов, наконец были оценены – Самойловичу присвоили редкий в те времена для медиков чин статского советника (что приравнивалось к воинскому званию полковника), с вручением долгожданного ордена Св. Владимира.
В последние годы жизни лекарь-ученый много размышлял о путях искоренения чумы. Совершенно ясно, что это болезнь не локальная, а глобального масштаба, и если не сегодня, то завтра она коснется многих стран мира. (И не ошибся). Следовательно, нужно не вариться в собственном соку, а объединять усилия стран Европы, которые также может постигнуть беда. Необходимо научиться заблаговременно преграждать ей дорогу предупредительными мерами, которые еще следует разработать, а не бороться с ней только тогда, когда она уже на господствующих позициях. Самойлович обратится к Александру I с предложением созвать международный конгресс по чуме, пригласив на него ученых европейских стран. Однако этот план так и остался нереализованным – правители России посчитали его нерациональным.
Поздней осенью 1804 года, уже при императоре Александре I, Самойлович совершил свою последнюю инспекционную поездку. Умер через полгода в бедности, ибо пришлось оплачивать частые разъезды, за которые должно было бы платить государство, за переписку научных трудов и многое другое. В одном из последних своих писем жаловался: «В случае смерти семейству своему не оставляю и дневного пропитания».
Умер выдающийся чумолог, проложивший путь ученым новых поколений, в Николаеве. И только старая надгробная плита напоминает о его полезнейших для человечества деяниях.
Подготовил Василий Калита