27 березня, 2015
Профессора Ценковского называли украинским Пастером
Семь лет в ОдессеВ один из осенних дней 1865 г. на естествоведческом отделении Новороссийского (Одесского) университета обсуждалась новость: на вакантную должность заведующего кафедрой ботаники приглашен профессор Лев Семенович Ценковский. О нем уже знали, что он с отличием окончил Петербургский университет, в 22 года защитил магистерскую, а вскоре и докторскую диссертацию «О низших водорослях и инфузориях», удостоенную Демидовской премии. Говорили, что профессор, довольно еще молодой, уже многое успел: как ученый-натуралист участвовал в экспедиции к истокам Нила в Африке, в должности экстраординарного профессора работал в Демидовском лицее, в течение нескольких лет углублял свои знания за границей, читал пользовавшиеся большим успехом лекции в Петербургском университете.
Лестные отзывы о новом руководителе кафедры оправдались. В университете Одессы он проявил незаурядные способности педагога и организатора. Кафедра ботаники не имела лаборатории, почти никаких экспонатов, учебных пособий. Профессор добился выделения помещения под лабораторию, в которой одновременно могли заниматься около сорока студентов.
Наряду с преподавательской деятельностью Ценковский развернул и научные исследования, изучая морские формы простейших животных. «Добытые им результаты составляли прочный вклад в науку, работы его пополнялись, добавлялись новыми подробностями, и никогда установленные им в науке факты не опровергались», – вспоминал один из его учеников В.В. Заленский. Члены совета профессоров факультета отмечали в докладной записке попечителю Одесского учебного округа от 7 октября 1870 г.: «Л.С. Ценковский в продолжение своей ученой деятельности выработал ряд новых интереснейших фактов, которые составляют основу науки о так называемых протистах. Открыл очень важное сходство между низшими животными и низшими растениями». О высоком авторитете профессора Ценковского свидетельствует и факт избрания его председателем, а впоследствии и почетным председателем Новороссийского общества естествоиспытателей, в создании которого он принимал активное участие.
Ученый был новатором в науке и работал в широком диапазоне. Еще за три года до выхода известного труда Ч. Дарвина «Происхождение видов» он доказал, что между низшими животными и растительными организмами не существует резких граней. Л.С. Ценковский выдвинул идею эволюции: перехода низших форм живых существ в высшие. Он доказал это настолько убедительно, что идеями украинского ученого заинтересовались и за рубежом, особенно после его участия в известном споре о самопроизвольном зарождении микроорганизмов, разгоревшемся между Л. Пастером и его противниками. В связи с этим тогда писали, что профессор Ценковский подошел к микробиологии как натуралист с широким биологическим кругозором. Он указал на близкое родство бактерий с низшими водорослями – в отличие от многих ученых, которые искали родство бактерий с грибами.
Здесь же, в Одессе, Л.С. Ценковский встретился и подружился с таким же неугомонным исследователем – будущим Нобелевским лауреатом И.И. Мечниковым, приглашенным в Новороссийский университет в качестве доцента кафедры зоологии и сравнительной анатомии. Вот фрагмент из воспоминаний О.Н. Мечниковой: «...Там Илья Ильич познакомился со знаменитым ботаником Ценковским, который вскоре пригласил его к себе на дачу. Ценковскому было тогда 46 лет, Илье Ильичу – всего 22 года, тем не менее они быстро сошлись. Ценковский был выдающимся культурным европейским человеком, большим спорщиком и скептиком. Несмотря на свое страстное отношение к науке, критический ум его подвергал все строгому анализу».
С Одессой было связано семь лет плодотворной научной деятельности Льва Семеновича. И все же ему пришлось с сожалением оставить университет, хорошо налаженную работу, обширный круг друзей и учеников.
В отличие от старых российских университетов с их устоявшимися традициями, в сравнительно молодом Новороссийском таких традиций не существовало, профессорский состав был довольно разношерстным. Реакционная часть профессуры не скрывала враждебного отношения к руководителю кафедры ботаники, не могла ему простить горячих симпатий со стороны студентов, многие завидовали коллеге. В университете процветали шовинистические настроения, интриги. После одной из таких интриг Лев Семенович в знак протеста и принял решение оставить Одессу. Попытки И.М. Сеченова, И.И. Мечникова и других высокоавторитетных коллег уговорить профессора остаться в университете оказались безрезультатными – осенью 1872 г. Ценковский уехал из города. Друзья, товарищи, студенты устроили ему торжественные проводы.
Действительно ли мир микроорганизмов – хаос?
Харьков. Здесь, в одном из старейших университетов России, Ценковский занял должность ординарного профессора. Размеренная, тихая по сравнению с Одессой жизнь, искреннее уважение, доброжелательность со стороны коллег и студентов способствовали восстановлению душевного спокойствия и плодотворной работе.
В Харькове ученый получил возможность применить свои знания на практике. Дело в том, что местные сахарозаводчики терпели убытки из-за не понятного им явления: чаны с сахаристой жидкостью, подготовленные к производству, заполнялись какой-то слизистой массой, «клеком», ставшим для предпринимателей настоящим бедствием. Приглашали даже иностранных ученых и специалистов, чтобы разобраться в природе «клека» и найти способ избавиться от него, однако никому это не удавалось. И теперь сахарозаводчики с надеждой обратились к профессору Ценковскому.
Ученому удалось справиться с поставленной задачей. Он открыл таинственный микроорганизм, образующий «клек», назвал его Ascocossus nisenteroides и разработал способ борьбы с ним.
Этот эпизод еще больше приблизил ученого к миру микроорганизмов, который К. Линней назвал «хаосом, в котором может разобраться лишь Творец мира». Ценковский в Харькове, как и Пастер в Париже, вплотную занялся этим «хаосом». От своей родной ботаники ученый совершил плавный поворот в сторону микробиологии – области науки, в развитие которой он также внес много нового и значительного.
Почти не известный зарождающейся отечественной микробиологии микромир «невидимок» ставил перед исследователем множество вопросов, например: какова природа белого налета, образующегося на поверхности молока, квашеной капусты, вина? Ученый занялся этой проблемой, имеющей и практический смысл. В процессе исследований он обнаружил новый вид грибка Chalara mycoderma.
Еще благодаря великому Пастеру микробиология получила мощный импульс для своего развития. Отрицая возможность самопроизвольного зарождения «невидимок», Пастер установил факт широкого распространения в природе разнообразнейших микроорганизмов, которых он назвал зародышами жизни. Он открыл первопричину «бактериальной» болезни вина, разработал способ борьбы с ней путем нагревания вина до определенной температуры – пастеризацию. Однако единого взгляда на природу бактерий не было.
Опираясь на данные своих исследований, Ценковский придерживался мнения о существовании генетического родства водорослей и бактерий. В своем классическом труде «К морфологии бактерий» (1877) он писал, что у бактерий, как и у водорослей, наблюдается пальмеллевидное состояние – способность выделять слизь вследствие разбухания наружной оболочки.
Исследуя харьковский период жизни и деятельности ученого, знаток отечественной микробиологии А.И. Метелкин констатировал, что болезнетворную способность патогенных бактерий профессор считал не видовым признаком, а изменчивым проявлением живой клетки. Прилагая свои прогрессивные воззрения натуралиста-эволюциониста к миру микроорганизмов, Ценковский намного опередил современную ему науку.
Л.С. Ценковского называли украинским Пастером, однако Лев Семенович отнюдь не копировал великого ученого. Пастер подходил к изучению микроорганизмов как химик и биохимик, Ценковский же – как протистолог. В своих исследованиях он шел совершенно самостоятельным путем, и даже в области бактериологии, где Пастер был общепризнанным авторитетом, Ценковский зарекомендовал себя достаточно оригинальным исследователем. Это особенно очевидно по его работе над созданием вакцины против сибирской язвы, наносившей неисчислимые потери отечественному животноводству. Эта работа заключительного харьковского периода его жизни оставила исключительно яркий след в истории отечественной науки и ее практическом приложении в борьбе с инфекционными заболеваниями.
Нужна своя, отечественная, вакцина
Юг Украины с давних времен славился высокоразвитым овцеводством. Таврийская шерсть пользовалась большим спросом, ее охотно раскупали за рубежом.
Местные предприниматели-овцеводы владели огромными стадами овец. Дело было выгодным, пока животных не настигла сибирская язва. Среди овец начался настоящий мор. За несколько лет на юге Украины погибли 125 тыс. овец. Тревожные вести поступали и из России: в 1875 г. только в Сибири от той же болезни погибли 100 тыс. лошадей. Сибирская язва настигла сельскохозяйственных животных и в зарубежных странах. Сотни тысяч овец пали во Франции, разорялись крестьянские хозяйства.
Во Франции проблемами овцеводов занялся Луи Пастер. В 1880 г. он случайно столкнулся с фактом потери патогенности культурой возбудителя холеры кур вследствие ее длительного хранения. Вот так и появилась идея попытаться «сделать из агентов болезни агентов выздоровления», то есть превратить возбудитель болезни в средство борьбы с ней.
Пастер установил, что если бациллу сибирской язвы выращивать при температуре 42-43оС, она прекращает образование спор, и ее болезнетворные свойства постепенно исчезают. Культура возбудителя, содержащегося при определенном режиме в течение 20 суток, при введении ее в организм животных не вызывает заболевания, более того, обусловливает появление у них невосприимчивости к сибирской язве. Правда, невосприимчивость сохраняется недолго. Чтобы закрепить ее, Пастер со своими сотрудниками через полторы-две недели производил повторные прививки животным, но уже с ослабленной культурой возбудителя.
Ученому удалось преодолеть неудачи и добиться победы. 13 мая 1881 г. он провел свой знаменитый публичный эксперимент по вакцинации овец и коров против сибирской язвы. Одной группе животных двукратно вводили вакцину, другой – нет. Животные были заражены неослабленной культурой болезни. Результаты оказались блестящими: все непривитые овцы погибли, из привитых же не пострадала ни одна. Уже в 1882 г. во Франции было привито 400 тыс. голов сельскохозяйственных животных.
Это была мировая сенсация, докатившаяся и до Таврии. Почему бы и нам не пойти по пути вакцинации животных? Этот вопрос первым поднял известный на юге Украины херсонский землевладелец-овцевод, биолог с университетским образованием, ученик профессора Ценковского Г.Л. Скадовский. Он и взялся за дело. Видел биолог его таким образом: заинтересованные землевладельцы объединяются, закупают в Институте Пастера спасительную вакцину против сибирской язвы, приглашают парижских специалистов, на месте налаживают прививки.
Скадовский написал Пастеру письмо с просьбой о получении вакцины для Херсонской губернии. Ему ответили положительно, определенное количество вакцины будет передано, однако установили за нее такую цену, что у Скадовского и руки опустились. Как быть? Такая сделка обойдется слишком дорого овцеводческим хозяйствам. Однако иного выхода, казалось, и нет. Разве что... Если французам удалось укротить сибирскую язву, то почему нам это не по плечу? Неужели в Украине не найдется ученых, способных решить животрепещущую проблему животноводов?
Рассуждая таким образом, Скадовский, человек предприимчивый, вспомнил о своем учителе, профессоре Ценковском. Уж кто-кто, а Лев Семенович поможет животноводам края, во всяком случае, подскажет, как решить проблему, чтобы не было слишком накладно.
Свои мысли Скадовский изложил в письме к Ценковскому, который к тому времени уже работал в Харькове.
Тем временем эйфория, вызванная блестящими опытами Пастера, в России и Украине улеглась. В нескольких губерниях решились закупить вакцину в Париже, но привитый скот погиб. Заполучив малую толику парижской вакцины, попытался наладить прививки и херсонский землевладелец Кудрявцев. Он тоже потерпел неудачу: 80% привитых овец пало.
Публикуя результаты своих опытов, Кудрявцев раскритиковал пастеровскую вакцину. Хотя причины неудач, надо полагать, таились не в качестве вакцины, видимо, на местах не учли каких-то тонкостей, да и условия в России и Украине не те, что во Франции.
Необходимость создания своей, отечественной, вакцины отчетливо осознавали и Ценковский, и Скадовский, и Кудрявцев.
Последние неудачи, первые успехи
Энергичный Скадовский добился у «Вольного экономического общества» утверждения командировки представителя юга Украины в Париж, где тот мог бы ознакомиться с технологией приготовления вакцины. Для такой ответственной миссии была предложена кандидатура профессора Л.С. Ценковского. Скадовский написал ему в Харьков. Ученый согласился.
Прибыв в Париж, профессор обратился к Пастеру с просьбой разрешить ему ознакомиться с технологией приготовления вакцин, но получил отказ, поскольку, как объяснил Пастер, право на производство вакцин было продано недавно созданному акционерному обществу. Таким образом, лаборатория ученого предназначена только для научно-исследовательских, а не учебных целей. Однако присутствовать при вакцинации овец гость мог.
Посланец Таврии возвратился ни с чем.
Правительство России отнеслось к проблеме вакцинации против сибирской язвы безучастно, не соизволив даже заслушать отчет о командировке ученого в Париж. Стало ясно: нужно полагаться только на собственные силы и возможности. Однако возможности были ограничены: ни лаборатории, ни финансирования.
Ученого поддержал все тот же Скадовский, заявив, что готов создать и оснастить необходимую для исследований лабораторию в своем имении в Белозерке Херсонской губернии и дать для опытов любое количество овец из своего стада. Все это было очень кстати, как и скромное финансирование, которое неожиданно предоставило «Вольное экономическое общество», – 500 рублей.
Пока обустраивалась лаборатория в Белозерке, профессор, чтобы не терять времени, открыл свою, правда, из-за нехватки средств весьма примитивную лабораторию при кафедре ботаники Харьковского университета. К лету 1883 г. Ценковский приготовил первую свою вакцину против сибирской язвы. Но где ее испытывать, совершенствовать? Мир оказался не без добрых людей – физиологическую лабораторию предложил местный ветеринарный институт. А тут еще поступило и денежное пособие в 150 рублей от местного сельскохозяйственного общества.
Первое, причем успешное, испытание отечественной вакцины было проведено на 11 опытных и 2 контрольных овцах. Окрыленный первым успехом (который надлежало еще закрепить) профессор предложил Харьковскому губернскому земству и помещикам-овцеводам помочь в создании на месте настоящей специализированной лаборатории, чтобы иметь возможность проводить работу по совершенствованию вакцины. Однако получил отказ. Тут впору было и отчаяться. Но очень кстати пришло известие из Таврии от Скадовского: лаборатория в его имении в Белозерке, состоящая из четырех должным образом оснащенных комнат, готова к открытию и ждет ученого.
К этому времени Скадовскому удалось убедить в целесообразности создания отечественной вакцины Херсонское губернское земство и Южнорусское сельскохозяйственное общество. Земство официально пригласило Ценковского готовиться к массовой вакцинации овец.
В 1884 г. профессор со своими немногочисленными помощниками был готов провести массовый опыт. Назначили день. В Белозерку прибыли губернатор, члены губернской земской управы, ветеринарные и медицинские врачи, землевладельцы. За проведением опыта внимательно следила авторитетная комиссия, которая признала результаты отличными: из 30 предварительно вакцинированных овец ни одна не погибла после контрольного заражения, а из 10 непривитых 9 пали.
Однако до настоящего успеха было еще далеко. Созданная вакцина то и дело демонстрировала свой капризный нрав. Приходилось вводить ее овцам по нескольку раз, чтобы вызвать у них надлежащий уровень иммунитета. Завистники, недостатка в которых не было, и противники нововведений распространяли слухи о несостоятельности отечественной вакцины, а кое-кто в высоких кабинетах заговорил о выбрасываемых на ветер общественных деньгах.
Настроение Ценковского в той ситуации характеризует его письмо своему бывшему коллеге по Новороссийскому университету, уже успешно работающему в Институте Пастера, И.И. Мечникову от 22 февраля 1886 г.: «...Три года я работал в поте лица над вакцинацией сибирской язвы без надлежащей поддержки. В настоящее время начинает что-то шевелиться, вроде желания выделить мне, наконец, средства, обставить занятия как следует. Пока же я бьюсь, чтобы выработать более удобный способ получения вакцин, остаться же при пастеровском неудобно потому, что вакцины крепнут со временем, и приходится каждый раз путем бесконечных проб на животных добывать новые. Не можете ли Вы, Илья Ильич, помочь мне в этом? Очевидно, что Пастер знает, как сохранять вакцины, чтобы они не портились...»
Мечников пообещал. Договорились о встрече в Париже.
Еще один экзамен
Однако и на этот раз в Париже не пожелали или не смогли помочь. И Ценковскому ничего не оставалось, как, возвратившись домой, самому искать ответы на возникающие в ходе исследований вопросы.
Было от чего опустить руки. И отказ Пастера, и авторитетное мнение коллеги, одесского бактериолога Н.Ф. Гамалеи, длительное время работавшего у Пастера и считавшего, что без знания секретов вакцинации, тонкостей процесса приготовления и хранения вакцин все попытки отечественных бактериологов обречены на неудачу. Не добавляла оптимизма и огромная разница в условиях исследований: просторные, отлично оснащенные лаборатории, опытные, высококвалифицированные сотрудники в Париже и его университетская комнатушка, именуемая лабораторией, без современного оборудования и средств. Начинался рабочий день – начинались хлопоты: профессор вынужден был тратить свои последние деньги на приобретение самого необходимого, а его немногочисленные помощники побирались по харьковским лабораториям, выпрашивая где морскую свинку, где кролика для опытов. «В этот период, – вспоминал Скадовский, – Лев Семенович напоминал мне студента, который продает последние сапоги и покупает книгу, чтобы выдержать экзамен».
А это был очень серьезный экзамен. Для превращения культур сибирской язвы в вакцины необходимо было до тонкостей постичь технологию их ослабления, научиться определять вирулентность, более того, найти способ сохранять их в неизменном состоянии. Большая работа предстояла и по разработке способа очистки культур от побочных бактериальных загрязнений.
Стало ясно: одному этих задач не решить. Пришлось серьезно заняться подготовкой квалифицированных помощников. Откликнулись харьковские ветеринарные врачи. Одновременно с решением сугубо технологических вопросов профессор создавал и свою школу бактериологов. Ее впоследствии назвали Харьковской школой, которая наряду с Одесской стала фундаментом тогда еще официально не признанной в России науки – бактериологии.
Постепенно постигались тайны сибиреязвенной вакцины, начиная с ее управляемого ослабления и очистки. Отпала необходимость выпрашивать морских свинок и кроликов – живыми моделями исследований стали мыши и суслики, неимоверно расплодившиеся в Украине.
Для того чтобы бациллярные формы вакцин перевести в более устойчивые споровые, Ценковский разработал способ, совершенно отличный от пастеровского: бульонные культуры вакцин в состоянии спор он разбавлял раствором глицерина. Глицерин консервировал вакцины, они длительное время сохраняли свои иммунизирующие качества без изменений, что раньше никак не удавалось. Был разработан и свой, оригинальный, способ очистки вакцин от посторонних бактерий путем проведения вакцин через организм восприимчивых животных. Для этой цели были широко использованы суслики и мыши.
«Результаты получены Вами совершенно самостоятельно»
Харьков, 1886 г. Свыше тысячи человек: студенты, профессора, представители городской общественности, бывшие ученики, многие из которых прибыли из отдаленных уголков страны, – собрались в конференц-зале Харьковского университета. По инициативе Общества естествоиспытателей состоялось чествование профессора Ценковского в связи с 35-летием его научной деятельности. Многолетняя плодотворная и разносторонняя деятельность ученого: исследовательская и преподавательская, подготовка первых отечественных бактериологов, создание собственной харьковской школы бактериологии, что по тем временам не имело еще традиций, широкое практическое использование достижений науки – была по заслугам оценена его современниками.
Профессор Л.С. Ценковский – почетный член и заслуженный профессор Петербургского, Московского, Харьковского, Новороссийского, Киевского и Казанского университетов, почетный член многочисленных обществ естествоиспытателей, в том числе и Королевского микроскопического общества в Лондоне, – в этот день вместе с поздравлениями получил и дипломы почетного члена Военно-медицинской академии в Петербурге, других учебных заведений. На торжественном собрании зачитали многочисленные поздравления, поступившие в адрес юбиляра не только из различных регионов России, но и от иностранных ученых и научных организаций.
Из поздравления старейшего российского научного общества – Московского общества естествоиспытателей:
«Нам стали известны блестящие результаты, увенчавшие Ваши исследования, имеющие целью создание предохранительной вакцины против сибирской язвы. Нашему обществу известно также, что эти результаты получены Вами совершенно самостоятельно, несмотря на то что тождественны им были прежде получены Пастером. Общество знает, что Вы, имея перед собой лишь конечный вывод из работ Пастера, должны были сами создать методы и пути для столь трудного исследования, увенчавшегося полным успехом при знаменитых опытах Ваших в Херсонской губернии...».
В заключение торжества выступил сам юбиляр, и присутствующие еще раз могли убедиться в его скромности: « ...Юбилейный праздник похож на суд, в котором обращают внимание на одни лишь положительные стороны «подсудимого», вследствие этого получается очень снисходительный приговор. Я ожидал большого снисхождения, но все же не рассчитывал на такое обилие и теплоту приветствий, пожалованных мне отовсюду. И получил неизмеримо больше, чем заслужил: мне кажется, что я одеваю чужую, весьма обширную мантию, из которой можно выкроить по моему росту целую их сотню. Я счел бы себя счастливым, если хотя бы одна из них неоспоримо принадлежала мне...».
Его выступление, искреннее и нешаблонное, вызвало бурные аплодисменты. Молодежь плотной стеной окружила своего профессора, подняла на руки, вынесла на улицу, усадила в кресло и в нем препроводила юбиляра в рабочий кабинет на кафедре ботаники. А затем его торжественно провожали до самого дома.
Юбилей ученого отмечали уже после его многолетних успешных исследований, связанных с созданием и практическим применением вакцины против сибирской язвы, о чем писали в своем поздравлении московские естествоиспытатели. Об этой, действительно наиболее яркой странице научной деятельности ученого, стоит рассказать подробнее.
Признание
В июне 1886 г. Лев Семенович получил письмо от И.И. Мечникова с приглашением поработать на создаваемой в Одессе бактериологической станции (первой в России и второй в Европе). Профессор был рад успеху своих друзей, однако приглашения принять не смог. «...Мне невозможно будет перебраться в Одессу, да и здоровье мое теперь в таком состоянии, что едва ли я приму участие в открываемой станции, разумеется, что до последней возможности буду стараться не отставать от дела, которому отдал так много времени и труда, – писал Ценковский Мечникову. – Мне бы импонировало следующее решение – если бы вместо меня заведующим создаваемой Харьковской бактериологической станцией были Вы? Насколько это возможно? Если да, то я тотчас подал бы заявление куда следует, что по болезни отказываюсь от заведования станцией. Напишите мне...».
К этому времени в Харькове действительно намеревались открыть бактериологическую станцию, и местное Медицинское общество предложило Льву Семеновичу возглавить ее. Однако профессор чувствовал, что его работоспособность уже не та, как-никак ему уже 64 года, поэтому, заботясь о судьбе и будущем своего нового детища, он готов был уступить заведование станцией талантливому Мечникову, который к тому же был на 24 года моложе.
В Харькове Ценковского удерживала и активная общественная деятельность. Он был избран заместителем, а затем и председателем Общества естествоиспытателей при университете, выступал с докладами на съездах российских естествоиспытателей и врачей в Петербурге, Москве, Казани, Варшаве. Была еще одна веская причина, из-за которой профессор не смог так резко изменить направление своей деятельности: необходимо было завершить начатое с вакцинацией сельскохозяйственных животных против сибирской язвы в Херсонской губернии. На него все еще очень рассчитывал его верный Скадовский, и Ценковский, естественно, не мог его подвести на столь ответственном, завершающем этапе испытаний вакцины.
Знаменательным событием в Таврии стала организация массовых прививок в конце лета 1886 г. в Белозерке, в имении Скадовского. Провакцинировали стадо овец в 1500 голов, и это были уже однократные прививки, тогда как прежде приходилось прививать по нескольку раз. Достигнут и наследственный иммунитет: из ста ягнят, рожденных от неуязвимых родителей, 80 были застрахованы от сибирской язвы. Наконец Ценковскому удалось устранить и самое грозное препятствие в практическом применении вакцины – непостоянство ее свойств.
Огромный труд ученого наконец-то был оценен: губернское земство ассигновало на проведение дальнейших работ 1500 рублей и даже 600 рублей – в возмещение личных расходов ученого на исследования прошлых лет. Настоящей же победой было решение Херсонского земства о предпочтительности вакцины профессора Ценковского пастеровской: «1. Потому, что это отечественное открытие. 2. Потому, что там нет никаких секретов. 3. Потому, что она не скомпрометирована никакой неудачей».
Общественность оценила и вклад в общее дело «правой руки» Ценковского – землевладельца Г.Л. Скадовского. Общее собрание губернской земской управы постановило вынести ему благодарность.
«Мы расстались... навсегда»
Весна 1887 г. выдалась в Таврии особенной: стояла чудесная погода, цвели и благоухали сады, буйно зеленели поля, обещая обильные урожаи. В эту благодатную пору в Белозерку и приехал в очередной раз (оказавшийся последним) профессор Ценковский.
Впервые Скадовский увидел своего учителя расслабившимся, хотя для этого уже и были основания. Времена напряженных поисков, неудач, разочарований, годы непонимания со стороны властей его дела, столь полезного всему обществу, остались позади. Департамент земледелия министерства государственных имуществ решил выделить ученому невиданную доселе сумму – 5 тыс. рублей на создание и обустройство в Харькове бактериологической станции, о создании которой профессор давно мечтал.
Ценковский приехал в Белозерку в сопровождении одного из ближайших помощников – Шалашникова: «Дорогой Георгий Львович, позвольте вам представить уважаемого Николая Ильича, глубоко разбирающегося в нашем деле. Он заменит меня, поскольку мне врачи предписали ехать за границу подлечиться».
Скадовский с первых же минут заметил, как за последнее время сдал, изменился учитель. Глаза его потускнели, он похудел. В своих воспоминаниях Георгий Львович писал: «Лев Семенович пробыл у меня несколько дней. Ежедневно посещая лабораторию, он проводил в ней по нескольку часов и все с тем же интересом и энергией входил во все подробности дела. В последний день нашего свидания профессор был полон надежд, высказывал предположения насчет будущих занятий, говорил даже о путешествиях, которыми он желал бы закончить свою жизнь по окончании научных занятий, когда силы откажут ему служить науке. В этот день Лев Семенович, всегда разговорчивый и остроумный, был в особом ударе. После теплых слов, которыми он умел согреть близких ему людей, мы расстались... навсегда».
Многолетний, практически без отдыха труд, переживания за исход любимого дела, изнурительное преодоление препятствий и подножек недоброжелателей и завистников подорвали здоровье ученого. В довершение ко всему Льва Семеновича настиг самый сокрушительный и неожиданный удар: возвратившись домой, в Харьков, он не застал в живых своего любимого сына Евгения – студента выпускного курса медицинского факультета университета. По непонятным причинам юноша покончил жизнь самоубийством.
Именно сын Евгений, без пяти минут врач, первым диагностировал у отца рак печени.
Этот трагический случай окончательно сломил Льва Семеновича. Врачи настояли на его немедленном отъезде за границу, в Вену, для лечения.
Уезжая, он еще верил в чудо выздоровления, строил планы учреждения в Харькове не просто бактериологической станции, как предполагалось, а специализированного института. Предстояла новая трудоемкая исследовательская работа в связи с обостряющейся в стране проблемой чумы крупного рогатого скота. Нужно было искать надежное противоядие.
Однако судьба распорядилась по-своему. Силы ученого быстро таяли, грозный диагноз, подтвержденный светилами австрийской и германской медицины, не оставлял надежды.
Умер наш славный и почему-то малоизвестный широким кругам соотечественник в одной из клиник Лейпцига. «Умер не в нищете, – вспоминали его ученики, – и в то же время у него не нашлось средств на то, чтобы материально обеспечить себя. Плодотворная научная деятельность на благо общества не повлияла на улучшение его благосостояния...».
А что же общественность? Были предложения собрать пожертвования на сооружение памятника ученому, перевезти его бренные останки на родину, однако дальше благих намерений дело не пошло...
Подготовил Василий Калита