18 квітня, 2017
Подростковые киберсуициды — новый вызов (особенности, предикторы, профилактика)
И.Д. СпиринаПо данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), каждый год самоубийства прерывают жизни 800 тысяч человек; это вторая по частоте причина смерти в возрасте от 15 до 29 лет.
ВОЗ приводит повозрастные коэффициенты смертности от самоубийств, которые в 2012 году в Украине составили: в возрастной группе 5-14 лет — 1,4 на 100 тысяч населения (0,9 — у девушек, 1,8 — у юношей), в возрастной группе 15-29 лет — 19,5 на 100 тысяч населения (5,5 — у девушек, 32,8 — у юношей) [1].
В настоящее время широко используется классификация мотивов суицидального поведения А.Г. Амбрумовой и В.А. Тихоненко [2], в которой выделяют: протест (к протестным мотивам относится месть), призыв, избегание, самонаказание, отказ от жизни.
Однако при анализе подростковых суицидов кроме классификации их мотивов актуально применять еще и классификацию лиц, склонных к самоубийству (по Э. Шнейдману) [3]:
– искатели смерти — лица, преднамеренно совершающие суицидальные действия, при осуществлении которых спасение невозможно или маловероятно;
– инициаторы смерти — неизлечимо больные люди, осуществляющие действия, направленные на прекращение оказания им помощи (отсоединение иглы или канюли), что приводит к смерти;
– игроки со смертью — лица, осознанно стремящиеся к неоправданному риску и создающие ситуации, при которых низка вероятность выживания;
– одобряющие смерть — лица, честно и открыто говорящие о своем желании умереть, но не предпринимающие для этого никаких активных действий. Этот тип часто встречается среди одиноких стариков и тревожной молодежи.
В последние несколько лет растет количество молодежи, которая переходит из категории «одобряющих смерть» в категорию «игроков со смертью». Pierre Baume и соавт. в 1997 году ввели понятие «киберсуицид» — термин, используемый в отношении суицида и пропаганды его идей в сети Интернет [4]. Birbal и соавт. считают, что киберсуицид связан с веб-сайтами, заманивающими уязвимых членов общества и предоставляющими им различные методы и подходы к преднамеренному самоповреждению, что особенно привлекательно для подростков [5].
Социальные медиа- и онлайн-среды становятся неотъемлемой частью современной жизни. Онлайн-презентация суицидального поведения является примером важности коммуникационных технологий и необходимости для профессионалов реагировать на изменяющийся мир [6]. Еще одним новым проявлением возрастной проблемы самоубийства является использование возможности потокового видео в Интернете для прямой трансляции своей смерти с помощью онлайн-видеослужб [7].
К киберсуицидам относятся и так называемые группы смерти в социальных сетях [8]. Начавшись в Российской Федерации, проблема «групп смерти» (известных в социальных сетях по ключевым словам «Киты плывут вверх», «Разбуди меня в 4:20», «f57», «f58», «Тихий дом», «Рина», «Няпока», «Море китов» и др.) в последнее время охватывает все новые государства [9]. Достоверно известно о выявлении таких случаев в Украине, Беларуси, Казахстане, Азербайджане, Кыргызстане [10]. Роль Интернета как фактора риска в отдельных группах населения (особенно подростков и молодежи) давно дискутируется. Однако кроме просуицидальных ресурсов в сети Интернет также есть и противосуицидальные сайты, которые нужно развивать [11]. Уязвимые к суициду личности (в том числе депрессивные, социально отверженные) особо тяготеют к Интернету. Такие личности внушаемы и склонны к группированию в «группах смерти» [12]. По мнению зарубежных авторов, Интернет и особенно социальные сети являются важными источниками самоубийств, однако дискуссионные форумы более связаны с увеличением суицидальных идей [13, 14]. Отечественные же «группы смерти» представляют собой не дискуссионную площадку, а место, где администратор группы склоняет подростка к выполнению заданий (квестов), многие из которых предусматривают нанесение увечий или причинение себе боли. Когда администратор группы уверен в том, что ребенок готов к самоубийству, создается аудиозапись с музыкой, в которой ребенок выступает в главной роли и оговариваются все проблемы, озвученные «проводнику». Единственный выход из всех проблем, сообщаемый в этом «произведении», — совершить самоубийство. Перед этим ребенок слушает аудиозапись и делает последний шаг [15].
Установлено, что подростки, чаще всего использующие социальные сети как способ коммуникации, имеют самые высокие показатели по всем параметрам социальной тревожности и по показателю социальной ангедонии. Также следует отметить, что подростки, которые проводят слишком много времени в социальных сетях, отличаются от тех, кто проводит в них менее часа, более выраженным страхом негативной оценки со стороны окружающих. Таким образом, с увеличением времени, проводимого в социальных сетях, возрастает риск формирования социальных фобий у подростков [16].
Искаженно-фантазийное представление об эксклюзивной индивидуальности в контексте обостренного поиска смысла жизни характерно именно для подросткового возраста. Общество, школа, часто и родители могут говорить не тем языком и не о том. Е.Л. Омельченко отмечает, что для подростков поиск смысла жизни связан с поиском чувства разделенности, понимания, с желанием избежать одиночества, изоляции, исключения, издевательств, аутсайдерства [17]. Невозможность избежать негативных проявлений поиска смысла жизни также может приводить к формированию социальных фобий.
Психические заболевания и суицидальные мысли являются одними из самых сильных факторов суицидального поведения. Поэтому крайне важно идентифицировать факторы, связанные с переходом от идей самоубийства к попыткам. Dugand и соавт. сообщают, что у подростков, госпитализированных по поводу суицидальной попытки (СП), в 19,2% случаев диагностировали биполярное аффективное расстройство (БАР) с использованием критериев DSM‑5, однако согласно критериям МКБ‑10 этот диагноз не был установлен. Диагнозы по DSM‑5 были стабильны в течение 12 мес наблюдения. Авторы приходят к выводу, что стандартизированная оценка по DSM‑5 важна для диагностики ювенильного БАР и должна быть обязательной для средне- и долгосрочного психиатрического наблюдения, особенно для профилактики самоубийств [18].
Определение того, какие компоненты программ предотвращения самоубийств являются эффективными в снижении числа самоубийств и СП, имеет важное значение для оптимизации использования ограниченных ресурсов [19].
J.D. Stewart и соавт. утверждают, что общие дефициты когнитивного контроля в контексте эмоциональных стимулов могут быть маркерами риска подросткового самоубийства [20].
В рамках проекта «Сохранение и расширение прав и возможностей молодых людей в Европе» установлены предикторы суицидальных идей: предыдущие попытки самоубийства, депрессия, неадекватное или патологическое использование Интернета, проблемы со сверстниками и потребление алкоголя. Авторы указывают, что для выборки австрийских подростков получены следующие уровни потребления: a) алкоголь — 11,89% у юношей и 7,86% у девушек; б) табак — 4,15 и 5,44% у юношей и девушек соответственно; в) другие наркотики — 6,98% у юношей и 4,44% у девушек; г) неадаптивное или патологическое использование Интернета — 14,53 и 20,77% у юношей и девушек соответственно [21].
В Турции распространенность несуицидальных самоповреждений (НССП) и СП у молодежи — потребителей психоактивных веществ составляла 52 и 21% соответственно. В исследовании Guvendeger Doksat и соавт. было установлено, что употребление каннабиса и кокаина является значительным фактором риска для СП, а употребление нескольких психоактивных веществ вместе связано как с НССП, так и с СП. Развод родителей, психические расстройства в семейном анамнезе, употребление алкоголя и наркотиков, преступность были факторами риска для СП. Наличие в анамнезе подростка фактов физического или сексуального насилия увеличивает риск СП, а безнадзорность, социальная запущенность повышает риск НССП [22].
Немаловажным является своевременное выявление синдрома дефицита внимания с гиперактивностью и расстройств социального поведения у подростков из-за наличия симптомов импульсивности. L. Alasaarela и соавт. сообщают, что из мальчиков-подростков с импульсивностью, обращавшихся за стационарной психиатрической помощью, 10,4% умерли от самоубийства в течение 10 лет периода наблюдения [23].
Банников и соавт. выделяют две группы факторов риска развития суицидального поведения у подростков: актуальные (безнадежность, одиночество, внутренняя напряженность) и потенциальные (личностные акцентуации, психологические характеристики семейного функционирования), что следует учитывать при разработке скрининговых программ по подростковым суицидам [24].
Изучая взаимосвязь между поддержкой учителей, климатом среди сверстников и НССП в контексте школы, N. Madjar и соавт. установили, что ученики, которые чувствуют поддержку со стороны своих учителей, подвержены положительному взаимодействию, менее склонны к нанесению самоповреждений, тогда как отрицательный климат среди сверстников ассоциируется с НССП на уровне учащихся (относительный риск — ОР 1,37) [25].
В исследовании с участием румынских подростков, госпитализированных в отделение интенсивной терапии по поводу самоотравления, обнаружено, что чаще всего потребляли фармацевтические препараты и алкоголь — 34,7 и 32,4% случаев соответственно. Девушки отдавали предпочтение лекарственным средствам (56,3 против 15,5%, p=0,0001), юноши — алкоголю (77,4% с ОР в 3,05 раза выше, чем у девушек). Наиболее часто упоминаемыми причинами отравления были: семейный конфликт (ОР в 1,43 раза выше у девушек), школьные конфликты (ОР 1,39), стремление к групповой интеграции (ОР в 4,4 раза выше у юношей). Кроме того, эмоциональные расстройства и/или расстройства поведения были самыми важными факторами, обусловливающими самоотравление [26]. Сопоставимые результаты получены и при исследовании СП подростков в Марокко [27].
Nour Mekaoui и соавт. предлагают стратегию поддержки ребенка в контексте попытки самоубийства: получение и оценка трех компонентов — соматических, психологических и социальных. В чрезвычайных ситуациях первый контакт с медицинской бригадой должен проходить в атмосфере сочувствия, доверия и конфиденциальности. Вначале проводится оценка витальных функций, поиск признаков насилия, включая сексуальное, промывание желудка, если необходимо, симптоматическое лечение. В течение первых суток после СП должна быть проведена психологическая/психиатрическая оценка. Цели первоначального собеседования — это сбор первых психических жалоб, изучение контекста кризиса, поиск возможной психиатрической патологии и оценка тяжести симптомов, которые могут обусловить риск развития рецидива в краткосрочной перспективе, включая плохое обращение и сексуальное насилие. Важное значение имеет беседа с родителями или родственниками. Социальная оценка должна определять социальный контекст окружения, школьного статуса ребенка, его уровень адаптации и возможное существование текущего социального мониторинга. После этапа оказания экстренной помощи требуется госпитализация, когда психологическая, семейная и социальная оценка должны проводиться параллельно с началом физической помощи [27].
При продольном исследовании преднамеренного самоповреждения и попыток самоубийства среди подростков Тайваня установлено, что показатели распространенности НССП и СП составили 25,04 и 3,50% соответственно. Показатели заболеваемости НССП и СП за 1 год составили 4,04 и 1,53%. В качестве предрасполагающих факторов авторы указывают семейные разногласия, депрессивные симптомы и употребление табака [28].
Неоднозначные результаты представили Raifman и соавт., проанализировав данные системы наблюдения за поведением молодежи на уровне штата в США. Среди учащихся средней школы в период с 1999 по 2015 год распространенность СП составила 8,6%, а среди подростков, которые идентифицировали себя как сексуальные меньшинства, — 28,5%. Однако после реализации государственной политики в 32 штатах, разрешающей однополые браки, отмечается относительное сокращение доли учащихся старших классов, пытающихся покончить жизнь самоубийством, на 7%, что может указывать на связь государственной политики в отношении однополых браков и распространенности суицидов [29].
ВОЗ рекомендует для снижения количества суицидов ограничение доступа к наиболее распространенным средствам, включая ядохимикаты, огнестрельное оружие и некоторые лекарственные препараты, повышение качества психиатрической помощи для обращающихся за ней людей с психическими расстройствами и нарушениями, связанными с употреблением психоактивных веществ, в том числе алкоголя. Средствам массовой информации следует стремиться к максимально ответственному освещению темы самоубийств, при этом важно организовывать мероприятия по повышению осведомленности о том, что самоубийства можно предотвращать. Кроме того, следует наладить этапную помощь лицам, совершившим СП, избегая стигматизации [1].
В обзоре Mann и соавт. было выявлено, что обучение врачей общей практики методам распознавания и лечения депрессии и ограничение доступа к смертоносным методам снижает уровень самоубийств [19].
Оценивая результаты антисуицидальных программ, Zalsman и соавт. установили, что для предотвращения самоубийств эффективно ограничение доступа к смертоносным веществам и местам для самоубийств путем падения с высоты. Было показано, что школьные программы информирования сокращают количество попыток самоубийства и суицидальных мыслей, а эффективные фармакологические и психологические методы лечения депрессии имеют важное значение для профилактики. При этом оказалось недостаточно доказательств для оценки возможных преимуществ предотвращения суицидального скрининга в первичной медико-санитарной помощи, в общеобразовательных и медийных руководствах. Авторы отмечают, что другие подходы, включая обучение врачей, поддержку через Интернет и поддержку с помощью «горячих линий», нуждаются в дальнейшем изучении [30].
В качестве профилактики суицидального поведения Мзикян и соавт. рекомендуют: занятия физической культурой для формирования устойчивой самооценки, раннюю диагностику суицидальных наклонностей и своевременную и адекватную психологическую помощь людям, находящимся в состоянии острого личностного кризиса, укрепление отношений в коллективе, выработку коммуникативной компетенции для предупреждения социальной дезадаптации [31].
В исследовании с участием подростков — учеников старших классов школы и студентов колледжа О.Е. Коновалов и М.В. Чернобавский установили, что знают о существовании служб, куда можно обратиться в случае депрессии, расстройств настроения, 30% подростков, переживавших депрессию, в том числе 23,2% подростков, переживавших ее неоднократно, и 27,8% подростков, не испытывавших депрессивных ощущений, а опыт общения с психологом имеют 10,7%, с психотерапевтом — 2,4% опрошенных, а в окружении респондентов — 15,1 и 2,4% соответственно [32].
С педагогических позиций О.И. Озарчук и Л.Н. Назарец очерчивают целый спектр систематической работы по профилактике суицида среди подростков: а) психологическое просветительство; б) создание положительного психологического климата в учебном заведении и семье ребенка; в) психологическая и педагогическая диагностика суицидальных тенденций; г) психологическое консультирование учащихся; д) психолого-педагогическая коррекция суицидальных тенденций; е) систематический контроль и учет динамики изменений в личности и поведении учащихся; ж) направление подростка в случае необходимости к специалистам медицинского профиля [33].
Департамент киберполиции Национальной полиции Украины для того, чтобы не допустить попадания детей в «группы смерти», рекомендует [15] уделять больше внимания психологическому состоянию ребенка, а также:
1) проверять кожные покровы ребенка на наличие повреждений и в случае их обнаружения выяснять обстоятельства, при которых они появились. Особое внимание обращать на повреждения различного рода в форме кита;
2) проверять аккаунты ребенка в социальных сетях и группы, на которые он подписан. Проверять содержание сообщений в приватных чатах;
3) обращать внимание на круг общения ребенка;
4) пытаться занять свободное время ребенка спортивными или культурными секциями;
5) обязательно контролировать, какие фото- и видеофайлы находятся в гаджетах ребенка;
6) устанавливать функцию «родительский контроль» на всех гаджетах ребенка.
К признакам участия подростков в «группах смерти» могут относиться: самоповреждения (шрамы, порезы и ожоги), изменение режима сна, изменение отношения к себе, саморазрушающее и рискованное поведение как испытание на прочность, замкнутость и обособление, уход в себя.
Для профилактики подростковых суицидов важна роль поддерживающих проектов, которые имеют доказанную эффективность и легкодоступны. Основные задачи онлайн-сервисов — дестигматизация и облегчение доступа к широким слоям населения, поощрение людей к обращению за помощью в психиатрическую службу и облегчение острого эмоционального или суицидального кризиса. Их предназначение — не заменить профессиональное лечение, а способствовать личным контактам («лицом к лицу») с работниками здравоохранения [11].
О.И. Ефимова и соавт. рекомендуют сочетать различные формы деятельности по профилактике суицидального поведения: организация социальной среды, информирование, активное социальное обучение социально важным навыкам, организация деятельности, альтернативной девиантному поведению, организация здорового образа жизни, активизация личностных ресурсов, минимизация негативных последствий суицидального поведения [34].
Таким образом, профилактика должна быть разнонаправленной. В качестве методов и приемов профилактической деятельности следует применять:
– диагностический инструментарий (использование пакета педагогических и психологических скрининговых методик для экспресс-выявления детей групп риска по суицидальному поведению в условиях образовательной организации);
– психотехнологии личностно ориентированной терапии (индивидуальные психокоррекционные беседы, групповая психотерапия, аутотренинг, суггестивные программы);
– реабилитационные психотехнологии (тренинги: транзактный анализ, психодрама, интеллектуальный тренинг, тренинги личностного роста, тренинг рефлексии, ролевая игра и др.);
– организационные методы (педагогические советы, консилиумы, семинары, обсуждения в групповых дискуссиях, круглые столы);
– информационные методы (памятки, стендовая информация, информационные листы, буклеты, информационно-коммуникационные технологии).
Кроме того, следует ужесточать уголовную ответственность организаторов и администраторов суицидальных групп в социальных сетях. Для этого следует расширить и уточнить применение статьи 120 Уголовного кодекса Украины «Доведение до самоубийства». В настоящее время ответственность наступает, если самоубийство или покушение на самоубийство является следствием жестокого обращения, шантажа, принуждения к противоправным действиям или систематического унижения человеческого достоинства. Систематическое унижение человеческого достоинства заключается в многократных оскорблениях, глумлении над потерпевшим, травле, распространении клеветнических измышлений, другом унизительном отношении. Законодателям следует уточнить, что системное упоминание о малоценности жизни в отношении подростков следует оценивать как систематическое унижение человеческого достоинства, а Департаменту киберполиции Национальной полиции Украины активизировать выявление организаторов «групп смерти».
Литература
1. Предотвращение самоубийств. Глобальный императив / Всемирная организация здравоохранения. — Женева: Всемирная организация здравоохранения, 2015. — 102 с.
2. Амбрумова А.Г. Диагностика суицидального поведения: методические рекомендации / А.Г. Амбрумова, В.А. Тихоненко. — М., 1981. — 17 с.
3. Шнейдман Э. Душа самоубийцы / Э. Шнейдман. — М.: Смысл, 2001. — 186 с.
4. Baume С. Cybersuicide: the role of interactive suicide notes on the internet / С. Baume, C.H. Cantor, A. Rolfe // Crisis. — 1997. — V. 18, № 2. — P. 73-79.
5. Cybersuicide and the adolescent population: challenges of the future? / R. Birbal, H.D. Maharajh, R. Birbal et al. // International Journal of Adolescent Medicine and Health. — 2009. — V. 21, № 2. — P. 151-159.
6. Ma J. Dying online: live broadcasts of Chinese emerging adult suicides and crisis response behaviors / J. Ma, W. Zhang, K. Harris et al. // BMC Public Health. — 2016. — V. 16, № 1. — doi: 10.1186/s12889-016-3415-0.
7. Starcevic V. Cyberchondria, cyberbullying, cybersuicide, cybersex: “new” psychopathologies for the 21st century? / V. Starcevic, E. Aboujaoude // World Psychiatry. — 2015. — V. 14, № 1. — P. 97-100.
8. Мурсалиева Г. Группы смерти (18+) / Г. Мурсалиева // Новая газета. — 2016. — № 51. — С. 2-5.
9. Маркин Я. Игру переключили на Украину. Первую жертву группы смерти забрали год назад [Электронный ресурс] — Режим доступа: http://vesti-ukr.com/strana/214700-pervaja-zhertva-hrupp-cmerti-byla-eshche-hod-nazad.
10. Мурсалиева Г. Куратор «группы смерти»: «Спорим на лям, что за мной никто не придет никогда?» / Г. Мурсалиева // Новая газета. — 2017. — № 17. — С. 8-9.
11. Totaro S. Предупреждение суицидов и интернет: риск и возможности / S. Totaro, E. Toffol, С. Scocco // Суицидология. — 2016. — Т. 7, № 4 (25). — С. 32-41.
12. Любов Е.Б. Комментарий. Двуликая паутина: Вертер vs Папагено / Е.Б. Любов, Е.Ю. Антохин, Р.И. Палаева // Суицидология. — 2016. — Т. 7, № 4 (25). — С. 41-51.
13. Dunlop S.M. Where do youth learn about suicides on the internet, and what influence does this have on suicidal ideation? / S.M. Dunlop, E. More, D. Romer // Journal of Child Psychology and Psychiatry, and Allied Disciplines. — 2011. — V. 52, № 10. — P. 1073-1080.
14. Luxton D.D. Social media and suicide: a public health perspective / D.D. Luxton, J.D. June, J.M. Fairall // American Journal of Public Health. — 2012. — V. 102, Suppl. 2. — P. S195-S200.
15. У соцмережах виявлені небезпечні групи, в яких дітей доводять до самогубства: як розпізнати [Електронний ресурс] — Режим доступу: https://www.cybercrime.gov.ua/16-novosti/185-uvaga-batki-sujitsidalna-grupa.
16. Холмогорова А.Б. Общение в интернете и социальная тревожность у подростков из разных социальных групп / А.Б. Холмогорова, Т.В. Авакян, Е.Н. Клименкова, Д.А. Малюкова // Консультативная психология и психотератия. — 2015. — № 4. — С. 102-129.
17. Омельченко Е. Лучше без паники / Е. Омельченко // Троицкий вариант — Наука. — 2016. — № 205. — С. 10.
18. Dugand N. Suicidal attempts in child and adolescent and bipolar disorders / N. Dugand, S. Thummler, C. Pradier, F. Askenazy // L’Encephale. — 2017. — V. 843, № 1. — P. 1-68.
19. Suicide prevention strategies: a systematic review / J.J. Mann, A. Apter, J. Bertolote et al. // JAMA. — 2005. — V. 294, № 16. — P. 2064-2074.
20. Cognitive control deficits differentiate adolescent suicide ideators from attempters / J.G. Stewart, C.R. Glenn, E.C. Esposito et al. // The Journal of Clinical Psychiatry. — 2017. — doi: 10.4088/JCP.16m10647.
21. Substance use or abuse, internet use, psychopathology and suicidal ideation in adolescents? / M. Bousono Serrano, S. Al-Halabi, С. Buron et al. // Adicciones. — 2017. — V. 29, № 2. — P. 811.
22. Association of suicide attempts and non-suicidal self-injury behaviors with substance use and family characteristics among children and adolescents seeking treatment for substance use disorder / N. Guvendeger Doksat, O. Zahmacioglu, A. Ciftci Demirci et al. // Substance Use & Misuse. — 2017. — P. 1-10.
23. Alasaarela L. Association of self-reported impulsivity to non-suicidal self-injury, suicidality, and mortality in adolescent psychiatric inpatients / L. Alasaarela, H. Hakko, K. Riala, С. Riipinen // The Journal of Nervous and Mental Disease. — 2017. — doi: 10.1097/NMD.0000000000000655.
24. Банников Г. С. Потенциальные и актуальные факторы риска развития суицидального поведения подростков (обзор литературы) / Г.С. Банников, Т.С. Павлова, К.А. Кошкин, А.В. Летова // Суицидология. — 2015. — Т. 6, № 4 (21). — С. 21-32.
25. Non-suicidal self-injury within the school context: multilevel analysis of teachers’ support and peer climate / N. Madjar, S. Ben Shabat, R. Elia et al. // European Psychiatry: The Journal of the Association of European Psychiatrists. — 2017. — V. 41. — P. 95-101.
26. Epidemiologic profile and triggering factors of voluntary poisoning in teenagers / N. Nistor, C. Jitareanu, O.E. Frasinariu et al. // Medicine. — 2017. — V. 96, № 5. — P. e5831.
27. Mekaoui N. Epidemiological aspects of suicide attempts among Moroccan children / N. Mekaoui, L. Karboubi, F.Z. Ouadghiri, B.S.B. Dakhama // The Pan African Medical Journal. — 2016. — V. 24. — P. 112.
28. Relationship between predictors of incident deliberate self-harm and suicide attempts among adolescents / Y.-H. Huang, H.-C. Liu, F.-J. Sun et al. // The Journal of Adolescent Health: Official Publication of the Society for Adolescent Medicine. — 2017. — doi: 10.1016/j.jadohealth.2016.12.005.
29. Raifman J. Difference-in-differences analysis of the association between state same-sex marriage policies and adolescent suicide attempts / J. Raifman, E. Moscoe, S.B. Austin, M. McConnell // JAMA Pediatrics. — 2017. — doi: 10.1001/jamapediatrics.2016.4529.
30. Zalsman G. Suicide prevention strategies revisited: 10-year systematic review / G. Zalsman, K. Hawton, D. Wasserman et al. // The Lancet Psychiatry. — 2016. — V. 3, № 7. — P. 646-659.
31. Мзикян С. Суицидальное поведение у подростков. Факторы риска и профилактика / С. Мзикян, Д. Новикова, А. Савченко // Психология и педагогика: методика и проблемы практического применения. — 2016. — Т. 54. — С. 22-27.
32. Коновалов О.Е. Профилактика депрессивных состояний и суицидов у подростков на региональном уровне / О.Е. Коновалов, М.В. Чернобавский // Российский педиатрический журнал. — 2014. — Т. 17, № 2. — С. 45-49.
33. Озарчук О.І. Психологічні основи профілактики суїцидальної поведінки у підлітковому віці / О.І. Озарчук, Л.М. Назарець // Психологія: реальність і перспективи. — 2014. — № 3. — С. 118-120.
34. Ефимова О.И. Инновационный опыт работы по профилактике суицидального поведения детей и подростков в образовательных организациях (методические рекомендации) / О.И. Ефимова, Н.В. Сероштанова, В.А. Березина // Профилактика зависимостей. — 2016. — Т. 7, № 3. — С. 59-112.