10 липня, 2016
Виктор Карпенко: «Любая операция – это всегда творчество»
«С хозяином кабинета я познакомилась в прошлом году на Х съезде онкологов в Ялте. Позже узнала, что именно Виктор Степанович Карпенко, профессор, доктор медицинских наук, заслуженный Деятель науки и техники Украины, лауреат Государственной премии, академик Украинской Академии наук национального прогресса, академик Нью-Йоркской академии, был первым в Украине, кто подготовил и провел такую сложную операцию, как пересадка почки».
Таким предисловием начиналась одна из глав книги «Приглашение к разговору», которая вышла в свет в 2005 г. и была посвящена выдающимся именам в медицине. Виктор Степанович Карпенко был не просто одним из интервьюируемых – общение с ним принесло массу удовольствия, а на память осталась фотография, которая уже много лет стоит на моем рабочем столе. Он ушел из жизни за месяц до своего 80-летия. Выдающийся хирург и уролог современности работал до последних дней: в четверг он еще оперировал больную, в субботу закончил подготовку научного отчета, а в воскресенье скоропостижно скончался от геморрагического инсульта.
Учеба, фронт…
– Ми жили на теперешней улице Воровского, в доме номер 34, – рассказывает Виктор Степанович. – В школу я пошел, как и все, в семь лет, находилась она на Львовской площади в доме, где сейчас театральный институт им. Карпенка-Карого, а была построена на средства известного мецената Терещенко-старшего – чтобы детям там давали «ремесло, физическое и художественное воспитание». Моей учительницей была Вера Филипповна Заварева, помню, она всегда ходила в пенсне. Еще помню, что привели меня в школу с опозданием на неделю, классы были переполнены. Вера Филипповна открыла букварь и спросила, какая буква. А там букву «о» можно было прочесть и как «о», и как «с». Я так и ответил. Она согласилась принять меня в класс.
В 1937 г. семья Карпенко переехала в Донецк, где Виктор Степанович окончил среднюю школу. Их выпуск пришелся на 22 июня 1941 г.
– Я помню, утром по радио объявили о начале войны. Я был секретарем комсомольской организации, ребята поручили мне отнести в райком партии наши заявления о добровольной отправке на фронт. Нас, мальчишек, было 18 человек. Секретарь райкома прочитал наши заявления и сказал: «Виктор, не валяйте дурака. Связывайтесь по месту жительства с жэками, там вам скажут, чем можно помочь». Меня оставили в райкоме, сидел на телефоне, принимал и передавал телефонограммы. 25 июля 1941 г. в райком пришла путевка в Куйбышевскую военно-медицинскую академию и мне ее предложили. Там за три дня я сдал не то 11, не то 13 экзаменов. До сих пор помню, что по истории мне попался билет о северных войнах Петра I, по географии – о реках Западной Африки, а сочинение я писал на тему «Образцы врагов в романе С. Шолохова «Поднятая целина».
Война была в разгаре. Немцы заняли Днепропетровск, Мариуполь, подходили к Донецку. В академии В. С. Карпенко проучился всего год, за который студенты прошли программу двух с половиной курсов. Было невероятно тяжело, но мастерство преподавания было очень высоким. Через год академию расформировали, студентов направили в Киевское военно-медицинское училище, которое в то время находилось в Свердловске.
– В училище мы проучились ровно полгода. Нас учили останавливать кровотечение, делать перевязки, затем отправили в Москву, откуда и распределяли на фронта. Я попал на Курскую дугу в Кантемировскую танковую дивизию. В боях за освобождение Житомира у нас произошел уникальный случай, когда 18-летний паренек по фамилии Ермолаев, прибывший к нам с группой пополнения после окончания училища, в первом же бою шестью выстрелами подбил шесть танков. Немцы подбили его танк, и Ермолаев с механиком-водителем пошли на таран седьмого танка. За всю Великую Отечественную войну это был единственный случай, когда в течение пяти минут в одном бою уничтожено семь танков. Командиру машины и механику-водителю посмертно присвоили звания Героев Советского Союза.
На фронте был три раза ранен, со 2 августа 1944 г. в боях не участвовал, лечился в госпиталях. Там я стал тренировать память: книгу Константина Симонова «Жди меня», которая попала мне тогда в руки, выучил наизусть. Декламировал стихи соседям по палате до полуночи. Позже, в институте, это меня здорово выручало, ведь учебников не было, приходилось надеяться только на память.
«Чистяковские» будни
Демобилизовавшись из армии 29 августа 1945 г., Виктор Карпенко поехал в Донецк. Во-первых, туда из эвакуации вернулись родные; во-вторых, через три дня должны были начаться занятия в медицинском институте. Прямо с поезда он направился в институт.
– К моему счастью, ректором института оказался прекрасный человек, профессор Леонид Николаевич Кузменко. Я приехал без документов, потому что меня забрали в госпиталь с поля боя. Несмотря на это, ректор зачислил меня в институт, но предупредил, что если буду «бузить» – выгонят. Зачислили меня на третий курс. Институт я закончил с красным дипломом.
– По окончании института у вас была возможность выбирать место работы?
– Сразу после института я женился на такой же студентке, как и сам, Маргарите Валерьевне. В облздравотделе мне предложили должность главного врача шахтной больницы в г. Чистяково Донецкой области. Единственный вопрос, который я задал тогда, будет ли квартира.
Больница в Чистяково обслуживала четыре шахты, где жили и работали около 40 тысяч людей. Из 16 врачей больницы я был единственным хирургом. На меня, молодого, неопытного хирурга, свалилось огромное количество самых разных хирургических операций.
Был такой период, когда моя жена и врач, который помогал мне при операциях, уехали на курсы усовершенствования врачей в Донецк. Я поставил в рабочем кабинете кровать и полгода не выходил из больницы. Полгода – сплошной рабочий день.
– В больнице, обслуживающей шахтеров, по-видимому, на хирургов приходилась большая нагрузка. Какие операции тогда были наиболее сложными?
– Самое трудное – оперировать кисти рук, где много сухожилий, ответственных за их сгибание и разгибание, которые нужно сшить. Не сошьешь – кисть пропадет, а шахтерам, в первую очередь, нужны руки. В то время работали буром, который часто и приводил к беде. Таких операций было много, а я остался один хирург в больнице сшивать нервы, обрабатывать раны, вправлять вывихи, лечить переломы костей, оперировать бурситы, словом, все многообразие шахтных травм. В то время в шахтах работали и молодые девушки.
Как-то привезли девушку, 19 лет, рядом с которой в шахте взорвалось взрывное устройство. В одно мгновенье ее лицо пострадало от импрегнации угольной пыли. Если угольные крошки не удалить, лицо на всю жизнь останется черным. Сел я у нее в голове, чтобы удобнее было, и начал оперировать: обезболю небольшой кусочек кожи новокаином и глазным скальпелем выбираю крошки угля. И так с 8 утра до темноты, хорошо, было лето – темнело поздно. Пострадавшая девушка плакала и умоляла скорее закончить операцию. На второй день я пришел посмотреть на нее, а у нее лицо, как тыква. Но прошла неделя, другая, отек постепенно спал, стало ясно, что лицо у нее будет нормальным. Это была победа. Черные рубцы на коже у шахтеров после травм – результат недостаточной первичной хирургической обработки ран.
Через некоторое время позвонил Л. Н. Кузменко. Узнав, какие операции я делаю, он пригласил меня в Донецк на курсы усовершенствования врачей.
– А как вы попали в Донецкую областную больницу?
– Л. Н. Кузменко предложил работать в клинике института. Я обрадовался, но сомневался, отпустят ли меня из Чистякова.
К счастью, в Донецке во вновь открытой областной больнице был объявлен конкурс для врачей. Мы с женой подали документы, а их конкурсная миссия даже не рассматривала – из Чистякова позвонили и сказали, что все равно не отпустят. Тогда я обратился к заведующей облздравотделом, а мы были знакомы, и уговорил ее подписать наши документы. Интересно, что вырваться из Чистяково мне помогла моя специальность. Я пришел на прием к первому секретарю горкома и увидел, что у него один палец на руке не сгибается. Я спросил его, что за беда. Оказывается, он открывал бутылку минеральной воды, треснуло горлышко и порезал палец. Зашили ранку на коже, а сухожилия не сшили. Я сказал ему – вы сами пострадали от хирурга-невежды. Я хочу учиться и правильно оперировать больных, а вы меня не отпускаете. Этот аргумент и убедил его отпустить меня.
Виктор Степанович был назначен на должность ординатора второго хирургического отделения Донецкой областной больницы и долгое время работал под руководством блестящего хирурга, профессора Андрея Михайловича Ганичкина, ректора института после профессора Л. Н. Кузьменко.
– Интересно, что именно из Донецка в Киев, даже не осознавая этого, я «перенес» интереснейшую и на то время совершенно неизученную тему – склероз предстательной железы, одну из причин нарушения акта мочеиспускания у молодых мужчин. Получилось так, что один из коллег-хирургов, прооперировав больного с острой задержкой мочи, не получил желаемого результата. Он назначил повторную операцию и позвал меня посмотреть. Я, увидев, что в мочевом пузыре ничего нет, а мочеиспускание почему-то не восстановилось, тоже не нашел этому объяснения. Было решено поставить катетер, зашить и посмотреть, что будет дальше. Но результата я не дождался, вскоре уехал в Киев.
В новом статусе руководителя
В июле 1969 г. Виктор Степанович Карпенко стал директором Института урологии и нефрологии. Еще до назначения он знал, что дела идут неважно, но то, что в Институте нет клиник, люди работают в комнатах, разделенных сухой штукатуркой, а из всего штата сотрудников только 5-6 человек хорошо знают урологию, стало для нового директора настоящим сюрпризом. Институт существовал всего три года. Комплектование штата научных сотрудников – всегда очень сложная проблема.
– В Институте я стал чаще наблюдать молодых мужчин с острой и хронической задержкой мочеиспускания, которых направляли в институт со всех областей Украины. Некоторых из них оперировали с краткосрочным положительным эффектом, иные были с надлобковыми мочевым дренажем без надежды на его ликвидацию. Начал изучать случаи, литературу. Оказалось, что урологи ставили диагноз болезнь Мориона, то есть склерозирование шейки мочевого пузыря. Во время операции рассекали кольцо сужения, но ожидаемого эффекта, как показывала практика, не наступало. На очень короткий срок, на год-полтора, больному становилось лучше, затем его состояние резко ухудшалось. Тем не менее урологи упорно продолжали делать именно эту операцию, потому что других методов лечения и операций урологическая наука не предлагала. Я тоже начинал с нее, но, получая многочисленные рецидивы, продолжал поиски. Это был долгий и кропотливый процесс. К изучению этой проблемы я подключил урологов, сексологов, ренггенологов, иммунологов, морфологов. В результате совместных исследований была описана новая нозологическая единица, которой нет в Международной классификации болезней и причин смерти – склероз предстательной железы. Нами разработаны этиология, патогенез, методы диагностики и эффективные методы лечения. Разработана первая в мире классификация и патогенетические факторы. Я выступил с докладом по склерозу предстательной железы, сказал коллегам, что молодые мужчины с диагнозом склероз предстательной железы нуждаются в простатэктомии. Никто не решился прокомментировать мое выступление об удалении склерозированной предстательной железы у молодых мужчин, несмотря на морфологические доказательства гибели ее как половой железы. Результаты наших исследований урологи встретили настороженно. Может, потому что эта мысль была высказана впервые. Ведущие урологи Украины молчали, в Москве реакция была та же. Через какое-то время я направил письмо главному урологу Советского Союза, председателю общества урологов СССР, директору московского Института урологии Н. А. Лопаткину, в котором предложил организовать симпозиум по этой проблеме. Дня через 2-3 он мне позвонил – предложение принимается. Я подключил к работе морфологов, иммунологов, эндокринологов, сексологов, мы детально продумали тематику выступлений. Лопаткин внимательно прослушал доклады и сказал: «Берите лист бумаги, сразу напишем решение: «Авторским коллективом Киевского НИИ урологии и нефрологии описано новое заболевание – склероз предстательной железы, которое отсутствует в современных руководствах и номенклатурах болезней ВОЗ. В результате всестороннего исследования этиологии, патогенеза, клинических проявлений, диагностических признаков и особенностей лечения, которые характерны для склероза предстательной железы, авторы доказали целесообразность выделения этого заболевания в самостоятельную нозологическую единицу, что имеет несомненное научное и практическое значение».
В рекомендациях ІІІ Всесоюзного съезда (Минск, 1984) записано: «Съезд считает целесообразным выделить данную болезнь (склероз предстательной железы) в самостоятельную нозоологическую форму и рекомендовать для включения под названием «склероз предстательной железы» в номенклатуру Международной статистической классификации болезней, травм и причин смерти».
Первая пересадка почки и первый успех
– Как развивался Институт, который вы возглавили?
– Детально ознакомившись с положением дел, я пошел к министру здравоохранения В. Д. Братусю. В течение дня он подписал приказ о выделении нашему Институту клиническиз баз.
За год был введен в строй новый урологический корпус, который строился уже лет пять. Я понимал, что единственным выходом из создавшейся ситуации будет работа сотрудников над несколькими серьезными проблемами. Незадолго до этого министр интересовался, смогу ли я пересадить трупную почку, поэтому было решено поставить во главу угла именно эту проблему. Раз в неделю мы собирались на совещание, докладывали результаты, оперировали на собаках. Операции сразу пошли успешно, в экспериментах не погибла ни одна из собак, было только одно осложнение, с которым мы вскоре справились. Коллектив сработался, операции проходили удачно, мы были готовы к пересадке почек у людей. И тут возникла заминка: оказалось, что в Украине нет юридических документов, разрешающих пересадку органов.
В конце концов, мы получили разрешение работать согласно документам, имеющимся в России. Так мы начали пересадку почек. У меня сохранился план первой операции, где каждому специалисту было расписано, что делать. Операция прошла удачно, потом вторая, третья, четвертая… И в ноябре 1973 г. я доложил о наших результатах на заседании Общества хирургов. Помню, собралась большая аудитория, люди стояли даже в проходах: повестка дня – впервые проведенная в Киеве пересадка почки. Интерес был огромный, и все мы, конечно, получили огромное удовлетворение и от дискуссии, и от слов благодарности в наш адрес.
На стыке урологии и хирургии
– Виктор Степанович, я знаю, что не только пересадка почки и склероз предстательной железы были и остаются вашими научными интересами. Расскажите о вашем поиске наиболее удачного метода хирургического вмешательства при гидронефрозе?
– Я всегда интересовался пластической и восстановительной хирургией. За два года до того, как я приехал в Киев, в журнале «Урология и нефрология» велась дискуссия о проблеме гидронефроза, которое требует оперативного вмешательства и желательно на ранней стадии его развития.
К тому времени, как я стал директором Института, у нас сложились идеальные условия для разработки проблемы гидронефроза в целом. Дело в том, что мы получили рентгеноурологическое кресло, снабженное монитором и видеокамерой, которое позволяло видеть уродинамику у пациента. Я владел сосудистым, микрохирургическим, герметическим швом. Ранее мне много пришлось оперировать на венах и артериях, и я внедрил этот шов в урологию. Институт был обеспечен электрофизиологическим оборудованием. Таким образом, мы имели все условия, чтобы начать поиск оптимального хирургического метода врожденных и приобретенных гидронефрозов.
До 1986 г. мы сделали 918 операций, причем я применял 23 метода, которые были описаны в литературе, отсеивая непригодные. И когда мы прооперировали вторую серию больных – 656 пациентов, что поступили к нам после чернобыльской аварии, я остановился только на 10 видах операций, 5 из которых сразу дали положительные результаты.
Со временем мы досконально изучили морфологию заболевания, очень хорошо сегмент, где находятся первопричины гидрофроза.
Особенно много оппонентов выступали против наложения глухого шва. Когда мы прооперировали первых 11 больных по нашей методике и не получили ни одного осоложнения, я поручил Петру Семеновичу Вукаловичу написать на эту тему диссертацию. Следующие 50 операций тоже прошли без единой осечки, и мы с Вукаловичем отправили статью в журнал «Урология и нефрология». Рецензия на статью пришла отрицательная, основной упор делался на то, что метод нельзя рекомендовать широкому кругу урологов. Я написал ответ, что новая прогрессивная методика не может являться основанием для отказа в проведении операций. Через пару дней получаю телеграмму: просят дать согласие выступить с докладом по гидронефрозу на пленуме урологов. Я, конечно, согласился. На пленуме старое поколение урологов было против нашого метода, молодые – за.
Много времени я посвятил проблеме уретерогидронефроза, которая очень близка предыдущей патологии, но встречается в два раза реже. Известно очень много операций, которые, как и при гидронефрозе, далеко не все эффективны. При уретерогидронефрозе я пропагандировал применять кишечную палочку. Эту операцию мы делаем прекрасно, даже при двухстороннем уретерогидронефрозе – одномоментно, одним сегментом кишки. В свое время этот метод тоже разделяли немногие. Причина проста – это больше хирургическая операция, чем урологическая. Для того, чтобы работать на кишечнике, нужно хорошо знать хирургию. Сотрудники нашей клиники при уретерогидронефрозе сделали около 800 радикальных оперативных вмешательств. Такого богатого материала нет даже за рубежом. Мой ученик, профессор Эдуард Александрович Стаховский написал докторскую диссертацию, которая получила очень высокую оценку.
Чисто в практическом плане меня всегда занимала аденома предстательной железы. Когда я был начинающим врачом, вы себе представить не можете, какие муки испытывали эти пожилые люди, как трудно их было лечить. Но когда стали все чаще оперировать одномоментно, мы начали получать очень хорошие результаты. К 1982 году у нас было большое количество хорошо леченных больных с аденомой предстательной железы, и у меня родилась идея подать нашу работу на Государственную премию. Нам было что представить Комитету по Государственным премиям при Совете Министров Украины: во-первых, склероз предстательной железы – одна лишь эта тема заслуживала премию; во-вторых аденома предстательной железы, в лечении которой мы достигли значительных успехов в Союзе, и простатит, которым занимался Иван Федорович Юнда. И нашей группе ученых присудили Государственную премию УССР за обоснование, комплексную разработку и внедрение в широкую медицинскую практику методов диагностики, лечения, профилактики заболеваний предстательной железы, простатита, склероза, аденомы.
– Трудно было уходить с должности директора?
– Особых страданий я не испытывал, сел писать мемуары, опубликовал книгу «55 лет в хирургии». Это меня отвлекало.
Когда отделение урологии Института стало базироваться в областной больнице, а было это летом 1987 г., встал вопрос, какими темами заниматься. Мы решили взять травматические повреждения мочеиспускательного канала, поскольку они тесно переплетаются со склерозом предстательной железы. Разработали диагностику и лечение заболевания, Сергей Викторович Герасимов написал хорошую кандидатскую диссертацию, защитился. Затем коллектив переключился на чернобыльскую тему. Профессор Э. А. Стаховский стал заниматься раком мочевого пузыря и предстательной железы.
За эти годы много удалось сделать, все наши работы имеют авторские свидетельства. Это достигнуто колоссальным трудом и опытом сотрудников больницы и Института, постоянно внедрявших новые методы диагностики, виды оперативных вмешательств, новые схемы интенсивной реабилитационной и реанимационной терапии.
Залог успеха в хирургии – опыт, знания, оптимизм
– Чтобы достичь таких успехов, очевидно, мало только директору быть новатором, нужны единомышленники?
– Вы знаете, я не перестаю удивляться больным творческих профессий – поэтам, артистам, художникам. Интересные это люди. Они даже болеют необычно. Стремятся выздороветь как можно раньше, потому что у одного не закончена книга, другого ждет роль, третьего – недописанная картина. Хирургия – это тоже творчество. Хирург должен быть оптимистом, потому что оптимизм – залог успеха. Когда идешь на операцию, нужно иметь и уверенность в успехе операции, и детально продумать ее ход.
Помню, когда я только начинал работать в Чистяково, меня нередко одолевали сомнения в правильности поставленного диагноза. А начинал оперировать, видел, что диагноз подтвердился, и тогда появлялись энергия, творчество, радость от правильно поставленного диагноза. Став более опытным, я уже не испытывал самоистязания. Однако сомнения меня посещают часто. Это полезно, поскольку заставляет более широко и глубоко осмыслить саму проблему. Но в хирурге должно быть больше оптимизма, умения взять на себя ответственность за жизнь больного. А для этого требуются знания, опыт и, если хотите, интуиция, хотя и она основана на опыте и профессионализме.
– Виктор Степанович, мы с вами все о работе, да о работе. Интересно, какой вы человек за пределами больницы и рабочего кабинета?
– Очень даже скучный, правда, правда. Отдыхать я не умею. Поэтому чаще стараюсь быть в клинике с больными, а когда прихожу домой, занимаюсь научной работой, пишу статьи.
У меня очень хорошая семья, сын Алексей пошел по моим стопам. Свою книгу «55 лет в хирургии» я посвятил внучке Елене Карпенко, которая написала стихи о том, как дедушка удалял ей аппендицит. Ответственный за выпуск этой книги – мой сын. Так что в семье мы тянемся, как ниточка за иголочкой.
Печатается в сокращении.
Э. Сабадаш. Приглашение к разговору. – Киев, 2005. – С. 66-78.