Еще не все - и жизнь моя не пролетела...

28 февраля на 89-м году ушел из жизни академик НАН Украины и АМН Украины, почетный директор Института хирургии и трансплантологии АМН Украины, профессор кафедры торакоабдоминальной и сосудистой хирургии Киевской медицинской академии последипломного образования, почетный президент Всеукраинской ассоциации хирургов, лауреат Государственных премий СССР и Украины, заслуженный деятель науки и техники Украины, Герой Социалистического Труда, Герой Украины, почетный гражданин г. Киева и г. Харькова Александр Алексеевич Шалимов.
Интервью с уникальным хирургом и интересным собеседником на страницах нашей газеты было опубликовано в июле 2001 года. По уже сложившейся традиции, в память о выдающемся ученом мы публикуем этот материал в сокращенном варианте, не меняя настоящее время на прошлое.

Его хирургическая и научная карьера началась в Читинской области. Самостоятельность и глубина мышления – важнейшие черты характера этого хирурга от Бога, Хирурга с большой буквы. Немного найдется в истории отечественной медицины примеров, когда инициатива, знание, талант и энергия человека привели к выдающимся достижениям и оказали глубокое влияние на развитие хирургии. 
Он – уникальный человек: талант хирурга сочетается в нем с замечательными человеческими качествами. Чтобы быть хорошим хирургом, недостаточно одного профессионализма, должна быть душа, так считает он. В операционной равных ему нет, каждая выполненная им операция – фейерверк ума, четких действий рук и виртуозного владения инструментами. Сколько жестокой боли, страданий и мук прошло перед ним! Вместо калечащей хирургии он предложил органовосстановительную, органосохраняющую: не просто вырезал пораженный орган или часть его, а образовывал, скажем, новый желудок из послеоперационной культи; не просто останавливал оперативной манипуляцией кровотечение из язвы, оставив очаг в брюшной полости из-за его недоступности, а добирался до «недоступного», пластически «ремонтировал», восстанавливая целостность пищеварительного тракта. 
Под руководством академика НАН и АМН Украины Шалимова разрабатывались новые эффективные методы хирургического лечения пострезекционных синдромов, реконструктивные операции на органах гепатопанкреатобилиарной зоны, вмешательства при патологии сосудов, технологии помощи больным с перфоративной язвой, кровотечениями, острым холециститом, панкреатитом. Хирургия ХХІ века начинается сегодня с того научного фундамента, который создали Шалимов и его ученики. В январе 2001 года Александру Алексеевичу исполнилось 83 года. Мы сидим с ним в его уютном кабинете и разговариваем по душам. Шалимов вспоминает о годах прошедших... 

– Вы с детства хотели стать врачом?
– Я никогда не думал, что стану врачом. Мне хорошо давались точные науки – математика, физика. Я даже открыл в свое время закон, который, конечно же, оказался уже открытым. Я просто этого не знал, но ехать в Ленинградский физико-математический институт денег не было, поэтому после окончания рабфака мои документы были автоматически переданы в Кубанский медицинский институт. Во время учебы мне нравилась патофизиология, а так как учился я хорошо, то меня собирались оставить на кафедре. Но за день до сдачи последнего экзамена началась война, в военкомате меня признали ограниченно годным по болезни и направили работать в Читинскую область, село Нерчинский Завод, что на границе с Манчжурией: 300 километров до железной дороги и 700 – до ближайшего населенного пункта. Это было местом ссылки Чернышевского. Ехал я долго, больше месяца. По приезду оказалось, что в этом районе нет ни одного врача: мужчин забрали на фронт, а их жены-врачи разъехались по родственникам, так как большинство из них были приезжими. Я остался один на весь район: и хирург, и терапевт, и акушер, и окулист. Я как чувствовал, взял с собой чемодан медицинских книг по всем специальностям. Нужно было спасать людей, а учиться не у кого. Прежде, чем оперировать, я садился за книгу, читал, запоминал. Некоторые вещи отрабатывал на трупах и собаках. Таким образом, в течение уже первого года пребывания в Нерчинском Заводе, я освоил все виды хирургических вмешательств и начал делать резекцию желудка. Тогда это считалось «высшим пилотажем».

– А вы помните свою первую операцию?
– А как же, есть вещи, которые невозможно забыть. Это было на следующий день после приезда. Вызывают меня в село Козлово, в 75 километрах от нас. У женщины разрыв матки при родах. Утром выехал, приехал в 3 часа ночи. Но женщина была еще жива, крепкая такая казачка. Всю дорогу, сколько ехал, читал книги по гинекологии, потому что до этого я гинекологических операций не делал. Что мне помогло, так это моя практика по хирургии на 4-м курсе. Тогда хирург доверил мне самостоятельно оперировать больного с аппендицитом, а сам стоял рядом и подсказывал, что делать. Через несколько дней я таким же образом сделал операцию при непроходимости кишечника. Вот и вся была моя практика, но она мне помогла. 
Медсестра давала наркоз, хлороформ, акушерка мне ассистировала. Я сделал резекцию разорванной матки, и больная осталась жить. Вот это была моя первая самостоятельная операция. А потом началось: день и ночь операции. После окончания войны в 1946 году меня направили на специализацию в клинику профессора Брайцева. Все операции, которым меня могли научить, я уже давно делал, поэтому, побыв на кафедре две недели, я пошел в другие клиники и институты, побывал в институте А.В. Вишневского, С.С. Юдина и других. Раньше было не так, как сейчас, можно было свободно приходить, смотреть, учиться. Я смотрел, записывал, шел в библиотеку и изучал все по той или иной специальности. Мне хватало по три недели в каждом из институтов, чтобы узнать технику всех операций, которые там делались. Однажды в институте Склифосовского на гинекологической операции меня попросили заменить отсутствующего ассистента. Когда я начал ассистировать, профессор Александров, оперировавший в тот день, удивленно спросил: «Ты что, акушер-гинеколог?» – «Да нет, хирург», – ответил я. Я уже делал множество таких операций и знал их технику. То же самое было и в урологическом институте. Я делал операции не только при травмах мочеточников, но и резекцию почки. Много ассистировал профессору, после чего он стал брать меня с собой, когда его вызывали. Я освоил все урологические операции, и это мне пригодилось, ой как пригодилось.

– И после специализации вы остановились на урологии?
– Когда я закончил специализацию, оказалось, что все хирургические ставки были заняты демобилизовавшимися хирургами. Я объехал все города Украины, до Черновцов, но мне предлагали лишь участки в поликлинике. Тогда я решил поехать назад, на прежнее место работы. В Орле у меня жил друг, и я хотел по дороге его навестить, но денег хватило только до Брянска. Делать нечего, пошел в областную больницу проситься на работу. Хирурги там не требовались, а вот уролог был нужен. Так я и остался в Брянске.

– Это та больница, где вы работали вместе с Н.М. Амосовым?
– Когда приехал Амосов, я уже месяц работал. За это время успел показать то, что умею. Когда стал делать сложные операции, мне предложили заведование отделением. После приезда Амосова отделение поделили между нами, потому что у него была договоренность на это место, но и меня главврач уже не хотел отпускать.

– Вам не кажется странным или, в некоторой степени, совпадением то, что два в будущем хирурга с мировым именем работали в одной больнице?
– Это совпадение давало нам обоим очень большой стимул, стремление к совершенствованию. Что делал он – я смотрел и перенимал, что делал я – он смотрел и начинал делать. Как-то я прочитал в журнале, что в Москву прилетел хирург из Америки и делает резекцию легкого. Я поехал туда и уже четвертую операцию видел своими глазами. Оказалось – ничего сложного. И приехав в Брянск, я стал делать такие операции. Амосов тоже. У нас с ним было соревнование: жесткое, но честное. И нас так это подстегивало, что уже через год мы оперировали такое, за что не решались браться в крупных клиниках: Амосов работает по резекции легкого при туберкулезе, а я разрабатываю методику, при которой, иссекая каверну, можно сохранить легочную ткань. Пишем диссертации: он – по резекциям, я – по кавернэктомии. Правда, он опередил меня, ему уже утвердили докторскую, а я к тому времени еще и не подал на защиту. После защиты его пригласили в Киев в Институт туберкулеза, а я остался в Брянске. Потом Амосов перешел на сердечно-сосудистую хирургию, а я, уже к тому времени работая в Киеве, занимался общей хирургией. Начал делать не только удаление 2/3 желудка, но и ваготомию. Причем настолько ее усовершенствовал, что, по сравнению с зарубежными специалистами, у меня практически не стало рецидивов. 

– Я понимаю: вы сделали такое количество операций, что невозможно их все запомнить, но какие-то из них все-таки помните? Расскажите о них. 
– Как-то позвала меня профессор посмотреть больную после операции на желчном пузыре. У нее рецидив – швы текут. Ее повторно оперируют – та же история. Я посмотрел, говорю: «Рана не заживает вследствие сужения в области фатерова соска». Я рассек область фатерова соска, и рана зажила первичным натяжением.

– Раньше, в Советском Союзе, чтобы купить дефицитную вещь, нужно было иметь не только деньги, но и знакомого продавца. Так же решались и вопросы здоровья: искали протекцию лучших хирургов. Наверное, и к вам обращались с такими просьбами. Были в вашей практике так называемые блатные случаи?
– Помню больную, жену председателя облисполкома. Оперировали ее по поводу панкреатита, рана не заживает, послали в Москву, прооперировал там профессор и та же история. Вызвали меня из Харькова, где я в то время работал. Стал я оперировать, а там гемангиома желудка – редчайшее заболевание, пришлось делать резекцию. С тех пор меня часто стали вызывать в Киев, не успевал приезжать домой, как снова приходилось выезжать. Кроме меня, в то время совершенно не делали операций на поджелудочной железе, печени, сосудах, мои методики операций на желудке давали смертность 0,3%, тогда как в городских клиниках – 17, поэтому со временем меня и перевели в Киев. С просьбами обращались, но «блат» ли это? Не знаю.

– Широко известна не только в медицинских кругах «шалимовская школа». Что стоит за этим определением?
– Только в 1975 году я начал оформлять патенты на свои операции, 75% всех видов оперативных вмешательств разработал заново и, естественно, всему, что я умел сам, старался научить своих учеников, а их у меня немало: 105 кандидатов, 54 доктора медицинских наук. Мои ученики уже стали профессорами, академиками. Я ими очень горжусь, поверьте, есть чем гордиться, хотя во время учебы бывало всякое. При неправильных действиях учеников, которые могли привести к смерти пациента, чего греха таить, я иногда бил инструментом по рукам, потому что жизнь человека дороже.

– Вы делаете операции лучше других, такому профессионализму в хирургии можно научить любого врача?
– Когда я заболел и мне самому пришлось оперироваться, я не ездил за границу, мои ребята делают резекцию желудка не хуже, а может даже лучше. Так вот, на 4-й день после операции приходит ко мне мой ученик, хороший профессор, и говорит: «Александр Алексеевич, больной, которого Вы консультировали по поводу опухоли печени, у меня на столе. Опухоль неоперабельная, хотите посмотреть?». Я тихонько поднялся, собрал в кулак всю свою выдержку и пошел в операционную. Аккуратно отделил опухоль, и больной остался жив. Операция – это та же картина: один художник делает так, другой – этак.

– Жалеете ли вы о чем-либо в жизни? Ведь вы могли бы, возможно, стать знаменитым математиком, открыть неизвестные науке законы или сконструировали какой-нибудь новый аппарат?
– Я отвечу вам так. 
Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.
Не жалейте своей доброты и участья,
Если даже за все вам усмешка в ответ:
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство.
Не жалейте, что вам не досталось их бед.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте,
Поздно начали вы или раньше ушли.
Пусть другой гениально играет на флейте, 
Но еще гениальнее слушали вы!
Никогда, никогда ни о чем не жалейте!

Чего мне жалеть, я и в хирургии добился немалого. И если пришлось бы начать жизнь сначала, я прожил бы ее так же. 

Рабочий день Александра Алексеевича Шалимова, начинается в 6 часов утра: час – на научную работу, которая требует «свежей головы», затем консультации, операции, правда, сейчас их значительно меньше, работа в журнале «Клиническая хирургия». Он не представляет своей жизни без того, чтобы беспрестанно трудиться: оперировать, писать научные работы, статьи в журналы, консультировать больных. А на вопрос, о чем он мечтает, что хотел бы еще сделать, отвечает стихами.

Еще не все – и жизнь моя не пролетела, 
А я безумно все тружусь,
Ведь я так много недоделал:
Недолюбил, недочитал, еще полмира не объехал,
Любимых книг недописал.
Еще глаза красивых женщин
Пленяют лаской в тишине.
И, как в юности, не меньше,
Улыбка лечит сердце мне.
Еще любимую лаская,
Целую я в тиши ночной
И, как прежде, восхищаюсь
Всесильной женской красотой.
Еще не все – и жизнь моя не пролетела, 
А я безумно все тружусь, 
надеясь, что добьюсь того, 
что раньше недоделал

Можно, конечно, назвать его Хирургом с большой буквы, врачом от Бога, легендой отечественной хирургии. Коллеги называют его ласково – «наш дед». Я смотрю на руки этого человека, большие, мужские, натруженные. Сколько людского горя пропустили они через себя, скольким людям помогли избежать страданий, да и просто спасли жизнь. И скольких еще спасут. Как хорошо, что есть такие люди, которые день за днем, из года в год помогают больным, живут для них, отдают им не только частицу души, но и всего себя.