Выпускник 1884 года Антон Чехов 

Трое из Таганрога
«Медицина моя шагает помаленьку. Лечу и лечу, – писал Антон Павлович Чехов в одном из писем в январе 1885 г. – Знакомых у меня очень много, а стало быть, немало и больных». К тому времени будущий автор произведений «Остров Сахалин» и «Дама с собачкой» был весьма успешным литератором: свет увидели уже около 250 его рассказов. Однако вот уже полтора года он обладал врачебным дипломом и тяготел к своей профессии, пожалуй, столь же истово, как и к словесности. Но что дала великому писателю наука Гиппократа, и что дал он ей? Несомненно, перед миром – особые чувства и впечатления и, быть может, главное в чеховском врачебном феномене – страстное понимание и ощущение профессионального призвания, его нравственная струна. Антон Павлович однажды выразил эти тихие, но непоколебимые мотивы в исповедальных словах о том, почему он, уже известный писатель, сознательно пренебрегая гнездившейся в нем болезнью, отправился через всю Сибирь на Сахалин – в империю отверженных. «Медицина не может теперь упрекнуть меня в измене – я отдал должную дань учености… И я рад, что в беллетристическом гардеробе будет висеть и жесткий арестантский халат», – заметил он в письме своему близкому другу А.С. Суворину.
Однако нельзя не задуматься, на чем зиждился выбор Антона Павловича. Чеховская семья отличалась воистину необычайными талантами, и художественный дар в различных проявлениях, начиная от Павла Егоровича, отца яркой плеяды – Ивана, Александра, Николая, Антона, Марии, Михаила – был присущ всем. И все-таки мама, добрый ангел семейства, конечно же, мягко, но и настойчиво уговаривала Антошу, самого одаренного в славном круге, избрать врачебный путь. «Скорее кончай в Таганроге учение, да приезжай, пожалуйста, скорее, терпенья не достает ждать, и непременно по медицинскому факультету иди», – писала она сыну. Что руководило Евгенией Яковлевной? Очевидно, безошибочное чутье, что профессия эта отвечает душевным чертам и умственному складу Антоши и является надежным способом выбиться из нужды. И мы вправе сказать, что предвидение ее стало и провидением. Воздадим должное и Таганрогской городской управе, предоставившей Антону Павловичу стипендию для продолжения образования.
И вот в августе 1879 г. три таганрожца – Антон Чехов, Василий Зембулатов и Дмитрий Савельев – стали студентами-медиками Московского университета. Вскоре Антон сдружился и с другими сокурсниками, но особенно с вятичем Николаем Коробовым и одесситом Григорием Россолимо. По просьбе Россолимо Чехов составил автобиографию, обозначив себя как выпускника медицинского факультета 1884 г. Между прочим, примерно через 100 лет в Москве автор этих строк познакомился с А.В. Савичем, внуком знаменитого невролога, профессора Г.И. Россолимо, вдруг ощутив через его рукопожатие, что связь поколений – реальность… 
Но перенесемся в последнее двадцатилетие ХІХ века. Медицинский факультет университета переживал в тот период большой подъем: здесь преподавали Г.А. Захарьин, заведовавший факультетской терапевтической клиникой, Н.В. Склифосовский в факультетской хирургической клинике, В.Ф. Снегирев, выдающийся акушер-гинеколог, Н.А. Тольский – создатель московской школы педиатрии, предшественник Н.Ф. Филатова, А.Я. Кожевников, блестяще излагавший учение о нервных болезнях. Впрочем, на всех медицинских факультетах главенствующее место занимала анатомия. На первой сессии Чехов сдал экзамен по этому сложному предмету на тройку. Нелегким был и второй курс: с утра студенты на долгие часы уединялись в анатомических залах, а по вечерам штудировали фармакологию. Следует отметить, что в эти годы, когда уже определился литературный путь гениального писателя, А. Чехов оставался прилежным студентом, не провалив ни одного экзамена.
Нельзя не упомянуть и о других научных светилах, сиявших в то время на медицинском факультете. Антон Павлович слушал лекции и бывал в лабораториях Александра Ивановича Бабухина – основоположника курса бактериологии на факультете, чьим последователем стал Георгий Норбертович Габрический – зодчий Бактериологического института в Москве, чеховский сокурсник, также очень рано ушедший из жизни. Учителями Чехова были провозвестник курса общей патологии Александр Богданович Фохт и предтеча социальной гигиены Федор Федорович Эрисман. Символично, что именно к трудам Ф. Эрисмана Чехов впоследствии обратится, планируя поездку на Сахалин.
Благодатный август 1881 г. В Воскресенске (нынешняя Истра), невдалеке от Москвы, получил место заведующего приходским училищем Иван Павлович Чехов. К нему, прервав на некоторое время изнурительную, всепоглощающую журналистскую работу в нескольких изданиях, приносившую небольшие деньги, приехал Антон. Вблизи проживала гостеприимная семья Чикиных, в усадьбе которых (вот такие были люди!) располагалась земская больница, которой заведовал земский врач Павел Арсеньевич Архангельский. Пожалуй, именно здесь, под влиянием этого милого доктора, и начал формироваться чеховский врачебный секрет: внимательно вглядываться в физический облик, отмечать душевное состояние больного и обычно необыкновенно точно диагностировать заболевание, уделяя особое внимание психологическому состоянию пациента, да к тому же и весьма умело лечить. По словам современника, Антон Павлович производил работу не спеша, иногда в его действиях сквозила некая неуверенность, но все он делал с видимой любовью к делу, особенно к больному, который проходил через его руки… Антон Павлович, бесспорно, стал хорошим врачом. И одним из инструментов, как сегодня бы выразились, была его изумительная наблюдательность.
В 1911 г. П.А. Архангельский (эти строки в книге «Медицина в жизни и творчестве А.П. Чехова» приводит Е.Б. Меве) вспоминал: «В Воскресенскую больницу летом приезжали молодые врачи и студенты. Как сейчас вижу А.П., разместившегося на табуретке перед столом, на котором был паштет из цыплят, стоял объемистый самовар. А.П. лично мало принимал участие в разговоре, большей частью наблюдал за компанией своими ласковыми глазами, выглядывавшими из-под густой шевелюры, спускавшейся прядями над его красивым лбом. Вечеринки сблизили чикинскую колонию с Антоном Павловичем. С того же времени А.П. стал посещать больницу, где он, еще студент 3-го курса, не мог самостоятельно вести работу, а ограничивался помощью кому-нибудь из врачей. Нередко он садился на табуретку в кабинете врача в каком-нибудь свободном уголке и оттуда наблюдал своими проникновенными глазами за работой врачей и студентов. Иногда мы чувствовали эти наблюдательные взоры… Посещал Антон Павлович Воскресенск и в последующие годы, тогда уже студентом старших курсов и только что окончившим врачом…».
Писатель, конечно же, уже тогда жил в Чехове, но поражает, что и в эпистолярии, в сонме строк по десяткам адресов он всегда был литератором. Биография Антона Павловича – это прежде всего его письма. Особенно ценны в этом отношении послания петербургскому издателю А.С. Суворину, содержащие, разумеется, мысли и о врачах. «В русской медицине он, Боткин, то же самое, что Тургенев в литературе… Захарьина я уподобаю Толстому – по таланту». «Насчет головной боли. Не пожелаете ли посоветоваться в Москве с Захарьиным? Он возьмет с Вас сто рублей, но принесет Вам пользы minimum на тысячу. Если головы не вылечит, то побочно даст столько хороших советов и указаний, что Вы проживете лишних 20-30 лет. Да и познакомиться с ним интересно. Тип». 

Между медициной и литературой
16 июля 1884 г. ректор Московского университета Н. Боголепов выдал Чехову удостоверение лекаря, благодаря которому тот освобождался от воинской службы, податого состояния и получал некоторые дворянские привилегии. Что давалось Антону Павловичу в медицине, а в чем он чувствовал препятствия? Очевидно, выдающимся хирургом, даже если абстрагироваться от основного чеховского дара, он бы не стал, и не только потому, что в мануальном искусстве был не слишком искусен (ведь и это, прежде всего, дар, и лишь затем упорный труд), но и из-за того, что, как писал П. Розанов, не обладал определенной жесткостью. Зато диагностические способности (на основе, конечно же, клинической интуиции) Чехова явно отличали. Даже заочно… Вот что писал он Суворину 7 декабря 1889 г. после сообщения в печати о том, что С.П. Боткин по причине расстроенного здоровья оставил свою профессуру в Военно-медицинской академии: «У Боткина камни в печени. Так, по-видимому, думает сам Боткин, основываясь на болях… Если правда, что в его скорой кончине прежде всего заинтересована печень, то это не камни, а рак». 12 декабря 1889 г. Боткин скончался от этой болезни.
Антон Павлович, став профессиональным врачом, все же оказался на перепутье. В такой ситуации иногда немалую роль играет трезвый совет.
«Как-то, коснувшись докторских экзаменов, диссертации, приват-доцентуры и проч., – вспоминал один из его друзей врач П.Г. Розанов, – Антон Павлович поставил такой вопрос: «Скажите, что бы Вы сделали на моем месте: остались бы врачом и отдались исключительно практической деятельности врача или, наоборот, медицине предпочли бы литературу?». Помню, я даже переспросил его: серьезно ли он задается подобным вопросом, и когда получил утвердительный ответ, ответил приблизительно следующее: «Знаменитым врачом, Антон Павлович, Вы никогда не были бы. Да и что такое «знаменитый врач»? Возьмите З., О. (очевидно, Захарьин и Остроумов. – Публикатор Е. Меве) – пока они живы и «практикуют», их знает вся Москва и, отчасти, быть может, лечащаяся Россия, зато после смерти, даже в своем городе, их имена забудутся. С другой стороны, если бы Вы сделались даже не первым по рангу писателем, Чехова, без сомнения, знала бы вся читающая Россия…». 
Но далее П.Г. Розанов добавил: «…в Чехове в 80-х годах боролись два состояния, две сферы: врачебная и писательская. Медицинский факультет так много вкладывает своим адептам положительных и вместе с тем ценных знаний и навыков, что литературный успех не в состоянии окончательно затмить в медике его второй натуры».
… Павел Егорович прибил на дверях очередной квартиры семейства табличку «Доктор А.П. Чехов». Появились пациенты, начались приемы, о которых Антон Павлович сказал почти в протокольном стиле: «Лечу и лечу». Впрочем, практика вскоре оборвалась, рядом с докторской табличкой появилось объявление об аукционе. Надо было расплатиться за долги брата Николая. В результате, объясняясь с судебными приставами, деньги отдал Антон.
С тех пор врачебные обязанности Антон Павлович связывал с Воскресенском, начав работать под крылом Павла Григорьевича Розанова. Одно из поручений – вскрытия. 
А вот хирургическое искусство Антона Павловича как таковое иногда требовало помощи. «Двадцать второго июня 1884 года, – пишет Доналд Рейфилд в книге «Жизнь Антона Чехова» (издательство «Независимая газета», 2005), – в воскресенскую лечебницу привезли на операцию мальчика с неопустившимся яичком. Ребенок корчился от боли, и у Антона сдали нервы – он срочно вызвал Розанова, чтобы закончить операцию».
Антон Павлович возвратился в Москву с намерением писать и заниматься врачебной практикой. Считалось, что городской врач может немало зарабатывать. Но не Чехов. «Пациенты, кто по бедности, кто по старой дружбе, – пишет Д. Рейфилд, – расплачивались с ним картинкой, иностранной монеткой или вышитой подушечкой…».
Между тем талант Чехова-писателя развивался. В 1883 г. увидел свет рассказ «Толстый и тонкий», в 1884 г. – знаменитая «Хирургия»: «– Поругайся мне еще тут… – бормочет фельдшер, кладя в шкаф щипцы. – Невежа… Мало тебя в бурсе березой потчевали… Господин Египетский, Александр Иванович, в Петербурге лет семь жил… образованность… да и то не ругался… А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!». Автору «Хирургии» было 24 года…
А через 3 года появился «Тиф». С непостижимым художественным проникновением Антон Павлович, очевидно, был первым в медицине, кто с поразительной точностью воссоздал психологический портрет больного тифозной лихорадкой, в частности «синдром двойников». «Время летело быстро, скачками, и казалось, что звонкам, свисткам и остановкам не будет конца. Климов в отчаянии уткнулся лицом в угол дивана, обхватил руками голову и стал опять думать о сестре Кате и денщике Павле, но сестра и денщик смешались с туманными образами, завертелись и исчезли… Когда он решился поднять голову, в вагоне было уже светло… Климов надел шинель, машинально вслед за другими вышел из вагона, и ему казалось, что идет не он, а вместо него кто-то другой, посторонний, и он чувствовал, что вместе с ним вышли из вагона его жар, жажда и те грозящие образы, которые всю ночь не давали ему спать…».
Климов преодолел болезнь, но, заразившись от него тифом, умерла Катя. «Эта страшная, неожиданная новость целиком вошла в сознание Климова, но как ни была она страшна и сильна, она не могла побороть животной радости, наполнявшей выздоравливающего поручика». Только великий художник может воссоздать такие детали, даже не видя их. 
Однако мир произведений Чехова – это не только мир больных, но и врачей. Возможно, самый трогательный из них – Дымов в рассказе «Попрыгунья» (1891). «…Пахло лекарствами. Около двери в кабинет стоял Коростелев…
– К нему, извините, я вас не пущу, – угрюмо сказал он Ольге Ивановне. – Заразиться можно. Да и ни к чему вам, в сущности. Он все равно в бреду.
– У него настоящий дифтерит? – спросила шепотом Ольга Ивановна. 
– Тех, кто на рожон лезет, по-настоящему под суд отдавать надо, – пробормотал Коростелев, не отвечая на вопрос Ольги Ивановны. – Знаете, отчего он заразился? Во вторник у мальчика высасывал через трубочку дифтерийные пленки. А к чему? Глупо… Так, сдуру…
– Опасно? Очень? – спросила Ольга Ивановна.
– Да, говорят, что форма тяжелая. Надо бы за Шреком послать, в сущности.
Приходил маленький, рыженький, с длинным носом и с еврейским акцентом, потом высокий, сутулый, лохматый, похожий на протодьякона, потом молодой, очень полный, с красным лицом и в очках. Это врачи приходили дежурить около своего товарища».

Через Сибирь
Ко времени написания рассказа Чехов уже был болен опасной формой туберкулеза. У него случались кровохаркания. Однако холодным летом 1890 г. Антон Павлович поехал на Сахалин. Начальство каторги сделало вид, что о его намерении ничего не знало, несмотря на сообщения в газетах и полученные телеграммы. Все же губернатор острова генерал Кононович и генерал-губернатор Приамурского края барон Корф отобедали с Чеховым. Кононович, как оказалось, «ничего не знает» о ежедневных истязаниях заключенных, хищении продуктов и лекарств, проституции, истреблении коренного населения – обо всем, с чем столкнулся Чехов с первых же дней. Медицинская выучка помогла ему воспринимать увиденное без отвращения. Он был единственным человеком на острове, не имевшим никакого отношения к тюремному миру. 
Антон Павлович стал распространять среди ссыльных и каторжных свою уникальную анкету с вопросами: пол, возраст, вероисповедание, год прибытия на Сахалин, занятие, образование, семейное положение, средства к существованию, болезни. За короткое время врач и писатель опросил десять тысяч человек на территории более 50 тыс. км2, причем перемещался он преимущественно пешком и по очень опасным дорогам, чувствуя себя неважно. По возможности лечил больных. Так возник «Сахалин». Какой невиданный и невидимый подвиг!
Известно, что Антон Павлович работал над диссертацией «Врачебное дело в России», в которой обобщил сотни документов о становлении врачевания в родной стране, начиная с древности. Материалы большой работы были опубликованы уже в наше время. «Врачебное дело в России» не было завершено. Однако научным и крайне социально важным манифестом был «Остров Сахалин». К сожалению, декан факультета профессор Клейн не счел возможным принять документальное исследование к защите. Так Чехов не стал доктором медицины. Но в одном из писем он отмечал: «Остров Сахалин» написан в 1893 г. – это вместо диссертации, которую я замыслил написать после 1884 г. – окончания медицинского факультета».
В интервалах работы над «Сахалином» Чехов создал чудесную повесть «Дуэль» о поединке между Лаевским и фон Кореном. Повесть привела А. Суворина в восхищение, а ее автор, превозмогая недомогание, включился «в голодную работу» – отправился в Нижегородскую губернию выкупать у крестьян лошадей, чтобы спасти села от бедствий неурожая. В ноябре 1892 г., болея гриппом (на самом деле это, очевидно, было проявлением туберкулеза), Антон Павлович написал на тему голода рассказ «Жена». Его напечатал «Северный вестник», причем цензура, к удивлению автора, не изменила ни одного слова. Рассказ принес больше пользы, чем любые воззвания. Слово Чехова уже страстно воспринималось Россией.
Март 1897 г. В Москву приехал Суворин. Антон Павлович и Александр Сергеевич обедали в ресторане «Эрмитаж». Не успев притронуться к еде, Чехов вдруг прижал ко рту салфетку и указал на ведерко со льдом: из горла хлынула кровь. «С кусками льда на окровавленной рубашке, – пишет Д. Рейфилд, – Чехов был перевезен в суворинский гостиничный номер. Рухнув на постель, он сказал Суворину: «У меня из правого легкого кровь идет, как у брата и другой моей родственницы, которая тоже умерла от чахотки». Приехал доктор Оболонский, однако и он не смог убедить Чехова лечь в больницу. Антон Павлович начал править корректуру рассказа «Мужики». 25 марта, едва рассвело, доктор Оболонский получил записку: «Идет кровь. Большая московская гостиница, № 5. Чехов».
Антон Павлович оказался в клинике своего учителя Остроумова. Посетители, среди них и Лев Толстой, приходили один за другим. «Говорили о бессмертии, – писал позже Чехов, – и Лев Николаевич удивляется, что я его не понимаю».
Диагностирован туберкулез легких в разгаре. Павел Егорович и Евгения Яковлевна пока остаются в счастливом неведении. «Лишь приезд Маши, – продолжает Д. Рейфилд, – вселил в них подозрение, что с Антоном что-то случилось».
«В Страстную пятницу Антон в сопровождении Вани был доставлен в Мелихово и уложен на Машин диван. Не вставая с него, он впрыскивал себе в живот мышьяк и писал письма, но ответы слабо утешали его. Доктор Средин убеждал ехать в Давос. Писатель Эртель писал ему о своей «воле к жизни». Меншиков советовал пить молоко, настоянное на овсе, и съездить в Алжир, климат которого чудесно сказался на здоровье Альфонса Доде» (через восемь месяцев французского писателя не станет).

Крым, Аксеново, Баденвейлер
Болезнь круто изменила жизнь. Ницца не очень помогла, и Чехов принял решение провести наступающую осень 1898 г. в Ялте. Он не собирался перебираться туда навсегда, но смерть отца вынудила продать Мелихово – то Мелихово, где Чехов на врачебном участке мужественно боролся с холерой и благодаря правильной и настойчивой тактике отгонял смерть от пациентов. Об этих победах он однажды написал Суворину: «Принял 1000 больных… Нравилось и хотелось жить…». Все же Чехова неотрывно тянуло в Москву. Однако он прислушался к мнению ялтинского врача Альтшуллера, что климат Крыма все же может оказаться благотворным. Пока строилась «белая дача» на Аутской, высоко над Ялтой, Маша, мама и Антон жили во флигеле. 
В мае 1901 г. состоялось венчание Чехова с Ольгой Леонардовной Книппер, актрисой Московского художественного театра, в тот же день молодожены уехали в Аксеново Уфимской губернии, в санаторий, где лечили кумысом. Действительно, Антон Павлович впервые прибавил в весе и чувствовал себя лучше. Однако скука заставила его покинуть Аксеново. Снова полтора месяца в Москве, потом хмурая осень в Ялте, в весьма холодном доме. В декабре 1901 г. у Чехова возобновилось кровохаркание.
В Москве с успехом шел «Вишневый сад». В третьем антракте Чехова торжественно вывели на сцену, но вид его был ужасен. Ольга Леонардовна решила обратиться к немецкой медицине. Доктор Таубе назначил особую диету и запретил кофе. Кроме висмута, от частого расстройства кишечника Чехов стал пользоваться опием и морфием, а затем героином – благодетельным обезболиванием при таком натиске болезни.
Чета Чеховых уехала в Германию, в Баденвейлер. Поселились в лучшей гостинице города «Ремербад», но вскоре были вынуждены оставить ее из-за недовольства постояльцев: Чехов непрерывно кашляет.
Последнее прибежище в гостинице «Зоммер». В два часа ночи второго июля 1904 г. Чехов, несмотря на принятую дозу хлоралгидрата, проснулся в бреду, ему приснился тонущий моряк. Это тонул он сам… Ольга Леонардовна послала одного из русских студентов за доктором Шверером, немного владевшим русским языком. Тот сделал инъекцию камфары и намеревался положить лед на сердце. Чехов возразил, что на пустое сердце лед не кладут.
«Согласно русскому и немецкому врачебному этикету, – писал Д. Рейфилд, – находясь у смертного одра коллеги и видя, что на спасение нет никакой надежды, врач должен поднести ему шампанского. Шверер, проверив у Антона пульс, велел принести бутылку. Антон приподнялся на постели и громко произнес: «Ich sterbe». Выпив бокал до дна, он с улыбкой сказал: «Давно я не пил шампанского», повернулся на правый бок – как всегда он лежал рядом с Ольгой – и тихо уснул». Навсегда.
Мог ли Антон Павлович прожить дольше и счастливее? Быть может, шансы на исцеление ему дала бы Украина? После пребывания вблизи Сум, в доме Линтваревых, он полюбил эти края (бабушка Антона Павловича, Евфросиния Емельяновна Шимко, была украинкой и говорила лишь по-украински). Антон собирался приобрести дом в Полтавской губернии, на берегу Псла, но этого не случилось…
Короткая жизнь Антона Павловича Чехова воспринимается как великое нравоучение. И вот его последний аккорд. Писатель еще находился в Ялте, когда вспыхнула русско-японская война. Чехов, вновь решивший презреть нездоровье, собрался поехать на Дальний Восток. «Но не корреспондентом, а врачом», – писал он… Вот уже более 100 лет его нет среди нас, но он все так же остается незаменимым целителем человечества.

Подготовил Юрий Виленский