Два рода красками времен

Всем, что достигнуто мною в профессии и литературном творчестве,
я обязан семье и особенно – своему отцу и отцу жены.
Академик Исаак Трахтенберг

«Я знаю, ход веков подобен притче», – ​написал в одном из своих произведений Борис Пастернак. Но притче подобны и искры неожиданных встреч, искры, превращающиеся в долгое сияние. Примерно такой легендой наяву предстает этюд, объединяющий два рода – ​Медведей и Трахтенбергов.

Позволю себе начать повествование с фигуры Исаака Михайловича Трахтенберга, видного ученого-токсиколога, академика НАМН Украины, члена-корреспондента НАН Украины, заслуженного деятеля науки и техники Украины, лауреата Государственной премии Украины и премии НАМН Украины имени А. А. Богомольца, почетного доктора и профессора ряда институтов. Дело в том, что он и яркий публицист, и мемуарист, а по большому счету – ​врач-писатель. Во всяком случае, одна из последних его дилогий в данном ключе – ​«Мой Киев, мои киевляне» вызвала у читателей сенсационный интерес.
«Память – ​это история» – ​эти слова Фрэнсиса Бэкона Исаак Михайлович Трахтенберг не раз повторял и в своих выступлениях, и в научных трудах. Но и история – ​сгусток памяти. Только тогда она оживает и влечет.
В первой книге трилогии «В начале нового века» (Киев, «Авиценна», 2015) И. Трахтенберг пишет: «Полтора десятка последних лет были отмечены памятными датами. 2002 год ознаменован столетием моей мамы Розалии Исааковны и отца Михаила Владимировича (они родились в том далеком 1902 году). В 2005 году было отмечено столетие Леночкиного (многолетней спутницы автора.  – ​Ю.В.) отца Льва Ивановича Медведя, а в 2009-м – ​матери Софьи Григорьевны Серебряной. В 2013 году общественность отметила столетие Николая Амосова, в 2014-м – ​девяностолетие Владимира Фролькиса – ​любимых друзей нашей семьи. А в конце 2014 года мы проводили в последний путь Никиту Маньковского, которому спустя 20 дней после кончины исполнилось бы 100 лет». Эти даты, не случайно объ­единенные как бы в одно кольцо, как раз и позволяют в этом исследовании семейной летописи двинуться дальше.
Итак, в рассветных тактах ХХ столетия, почти спокойного в своем начале, но впоследствии одновременно трагического и героического, в далеком селе Черная Гребля, на Подолии, и на дышащей самой историей Житомирщине практически в одной связке лет в мир пришли – ​Левко Медведь, сельский мальчик, и Михайло Трахтенберг, тоже уроженец небольшого украинского селения. Конечно же, они еще не знали, да и не могли знать, что некое предопределение спустя десятилетия породнит и сблизит их. Но так случится, а пока светофоры доль освещают их разные, но все же близкие дороги.

Михаил Владимирович Трахтенберг (слева) со Львом Ивановичем Медведем
и его женой Софьей Григорьевной (1954 г.)

По предначертанию судеб

Всматриваемся в истоки становления Льва Ивановича Медведя, в будущем крупной личности не только украинского здравоохранения, но также политической и общественной жизни, а пока удивительно смышленого, гармонично сложенного и симпатичного подростка – ​сына участника русско-японской войны, владельца небольшого участка земли. Левко сызмальства, ­самими обстоятельствами, был приохочен к упорному труду хлебороба. Способности его велики, в период революционных преобразований, став их сторонником, он умудряется непрерывно учиться, проявляя в новых формациях и социальную жилку. Так, в 20-х годах прошлого столетия он стал одним из первых студентов 1-го курса созданного в Виннице химико-технологического института. Учился страстно и истово, причем столь результативно, что сразу же после получения в 1927 году первого диплома (будет еще и второй – ​Киевского мединститута) стал читать в новом вузе курс аптечного дела.
Спутница его на всю жизнь – ​однокурсница Соня Серебряная. Она станет талантливым ученым-фармакологом, доцентом кафедры фармакологии Киевского медицинского института, но никогда, ни при каких обстоятельствах не будет вести себя как «госпожа министерша». Дело в том, что в первые послевоенные годы Лев Иванович станет первым министром здравоохранения УССР. Перед этим взлетом он организует водздравотдел на Днепре, возглавит обл­здравотдел обширной тогда Киевской области, учредит первые колхозные родильные дома, выйдет невредимым из почти патовой репрессивной ситуации. Но об этом позже…
В унисон с преобразованиями 1920-1930-х годов складывалась и жизненная мелодия Михаила Владимировича Трахтенберга. Свой трудовой путь он начинал на одном из заводов, затем стал инженером-электриком. В 1926 году переехал в Киев, где также работал на инженерной должности. Во время войны руководил в Челябинске отделом технического снабжения на крупном предприятии по производству электродов. Его деловые качества не остались незамеченными.

В помощь фронту, а потом Киеву

В 1943 году, в соответствии с постановлением Государственного комитета обороны, приказом наркома цветной металлургии Ф. Ломако Михаил Трахтенберг назначается уполномоченным Наркомцветмета СССР по Южно-Уральской железной дороге. В выданном ему удостоверении предписывается «оказывать тов. Трахтенбергу полное содействие при выполнении возложенных на него обязанностей». Два года отданы самоотверженной работе в помощь фронту. Изделия из металлов… Без них наступательная и оборонительная техника ничего бы не стоила.
После войны, перед своей неожиданной кончиной, Михаил Владимирович возглавляет в украинской столице большой промышленный комбинат «Киевгорстрой». Делу своему был глубоко предан. Лирик по натуре, он всем серд­цем любил литературу и искусство, эти увлечения перешли, словно по наследству, и к его сыну. Как и Лев Иванович, Михаил Владимирович был активным участником исторических событий своего времени. Он ушел рано, в 56 лет. Отец и сын горячо любили друг друга, и эти чувства в душе Исаака Михайловича не остыли, несмотря на то что после трагичного расставания прошло уже шесть десятилетий.
Сразу же после кончины отца сын посвятил ему написанный им самим реквием, поражающий искренностью и непреходящей болью утраты. Строки из него, вдруг нашедшиеся и включенные в одну из недавно изданных книг И. Трахтенберга, – ​словно их двойной портрет. Вот это кружево дум и слов: «5 марта 1959 года, нет дня, чтобы не пытался восстановить в мыслях отцовские впечатления о годах своей юности… рассказанные им вскользь, невзначай. Стараюсь как можно более полно извлечь их из своей памяти. И они постепенно проявляются – ​точные и образные.
Иванковский завод под Житомиром. Здесь, в самодеятельной драматической студии, отец читал стихи. У него отличная дикция, приятный низкий тембр голоса. Особенно часто он читает «Фею» Горького, «Сумасшедшего» Апухтина, «Сакья-Муни» Мережковского.
Часто его вызывали читать еще и еще раз. Когда отец уставал, то прибегал к шутливой детской уловке: «В лесу была избушка, – ​начинал он мрачным голосом, – ​и в ней жила старушка…» Слушатели ­напряженно внимают. «Она три дня не ела (трагизм в голосе, мерт­-в­­ая тишина в зале). А вам какое дело?» Смех – ​неожиданная разрядка.
Все это было и так свежо сохранилось в памяти отца. Он помнил все стихи, что декламировал в те годы, когда с увлечением читал их внуку.
Фрески памяти. Житомир. Здесь, во время гражданской войны, отец слушал Буденного: «А Варшаву даешь?!» И в ответ на его речь дружные возгласы бойцов: «Даешь Варшаву!» Рядом с Буденным стоял Ворошилов, в кожаной куртке, перепоясанный крест-накрест. Здесь отец видел и слышал Щорса.
Житомир – ​Киев. Наступление белополяков. Пешком вместе с другими, среди которых и философ в последующем, академик Митин, пробирается отец в Киев. Он – ​в длиннополой шинели, но босиком… Разыскивает своего брата Константина, который работал в ту пору в Днепровском пароходстве. Затем – ​эвакуация в Екатеринославль, позже – ​возвращение в Киев.
Киев. Здесь отец слушал Мануильского, рассказывавшего о конгрессе Коминтерна. В здании Оперного театра прослушал большой доклад Троцкого. Троцкий появился неожиданно и эффектно. Он вошел в зрительный зал и направился к сцене через весь партер, по узкому проходу между рядами кресел. Он шагал в распахнутой шинели, а следом шел его охранник – ​высокий вооруженный матрос. Овация. Доклад назывался «Уроки революции».
...23 апреля 1959 года. Память… На могиле отца – ​тоскливые туи, холодная зелень, на ограде, над всем этим, портрет: открытый прямой взгляд, высокий чистый лоб. На скамейке у ­ограды – ​мать. Боже мой! Она ли это? Почернело лицо, согнулись под тяжестью горя плечи.
В этот день у отца побывало много заводчан…»

Уцелевший для будущего

Исааку Михайловичу идет тридцать четвертый год. Семейный корабль он, к счастью, ведет не в одиночку, рядом – ​Лев Иванович и Софья Григорьевна… И вновь в былое, пока неизвестное будущему рыцарю науки и литературы… Печально знаменитые 37-38-й годы. Лев Медведь, в те же свои тридцать три, – ​заместитель наркома здраво­охранения Украины. Но арестован нарком С. Канторович, тень падает и на Льва Ивановича. На партийном активе некая «разоблачительница», указывая на заместителя наркома, говорит, что он – ​враг народа. Лишь реплика – ​«по глазам вижу», с использованием этих же слов «обвинительницы», но с соответствующей ее характеристикой, под взрывы смеха, разряжает обстановку. И все же с работы Медведя снимают. Удается поступить в аспирантуру Института гигиены труда, где почти сразу же забрезжит глобальная научная вертикаль ученого: опасные для здоровья тружеников сельского хозяйства ядохимикаты, с экспансией которых связывают «зеленую революцию».
Перед самым началом войны по рекомендации Василия Павловича Комиссаренко, видного украинского эндокринолога, в то время – ​заместителя наркома здравоохранения, Медведя назначают директором Киевского медицинского института. КМИ готовится к 100-летнему юбилею. Но грянула война, и институт будет спасен лишь благодаря энергии и патриотизму своего 36-летнего директора. Как раз в эти напряженнейшие дни Исаак Трахтенберг впервые увидит Льва Ивановича. Встреча будет случайной, радуга сомкнется позже…
Чуть-чуть об этой прелюдии будущего. Тяготея к литературе, И. Трахтенберг, по окончании школы на Жилянской, поступает на филологический факультет университета. Однако внезапно проснувшееся желание стать врачом перевешивает, и волонтер знаний переводится в мединститут. Здесь, в конце 1-го курса, его застает июнь сорок первого. Вместе с сотнями других, совсем юных, студентов взамен старшекурсников, ушедших зауряд-врачами на фронт, Трахтенберг денно и нощно роет окопы у Ирпеня. Через годы, в знак признательности за эти самоотверженные усилия, он будет в числе других защитников столицы отмечен медалью «За оборону Киева».
Но до победных мгновений еще так далеко… А пока начинается исход института, в основном пешком, в Харьков. Эвакуацию, совершая немыслимое в хаосе первых дней войны, организует Медведь. В Харькове занятия ненадолго возобновляются. Опять-таки директор добивается, чтобы Киевский мединститут был эвакуирован в Челябинск. Трудные, но героические дни. В холоде, на скудном пайке студенты учатся. Штурмы одухо­творяет Лев Иванович – ​своим характером, оптимизмом, спокойной добротой. Всю эту эпопею, не имеющую по продуктивности равных, Трахтенберг позже опишет в книге «Моя альма-матер».

Михаил Трахтенберг (крайний справа) на отдыхе в Гаграх с врачом К.А. Федоровым
и военкомом И.Г. Колесниковым (1935 г.)

Челябинская эпопея

Сплоченное студенчество, которое в стратегических вызовах дня привлекают, даже прерывая на дни учебу, для прямой помощи фронту. Сильнейший снегопад, направляющиеся на запад эшелоны с бойцами и военной техникой стоят: пути завалены. И несколько суток подряд студенты без устали разгребают снег, расчищают рельсы – ​движение возобновляется. А добыча угля в Копейске, чтобы отапливать общежития… Во всем этом студент Трахтенберг не только участвует лично, он по сути становится одним из общественных лидеров. Его избирают главой профкома студентов. Молодежных парламентов, своеобразных свободных трибун волеизъявления представителей молодого поколения, тогда не существовало. Единственным таким представительством была во многом достаточно независимая профсоюзная организация. Конечно, в условиях централизованного руководства вузом Исаак Трахтенберг не мог всегда плыть против течения. И все-таки этот профсоюзный блок являлся единственной студенческой адвокатурой. Настойчивость своего юного помощника, а нередко и оппонента, Лев Иванович почувствовал и оценил. Разумеется, ни директор, ни глава студенческого профсоюзного комитета и думать не могли, что станут родственниками, это произойдет спустя годы. Однако в Трахтенберге Медведь ощущал не только единомышленника, но и одного из результативных тактиков в пучине сложных дел. После освобождения Киева, в ноябре 1943-го, когда в КМИ, первом из столичных вузов, возобновились занятия, необычайно остро встал вопрос о койках для общежитий – ​в разграбленном городе их просто не было. И вот уже с мандатом помощника директора Исаак Михайлович, сам еще студент, едет на Урал, в Магнитогорск, – ​решать вопрос. И ему удается отгрузить в Киев 400 новых железных кроватей!
Челябинский период КМИ и его последующий, не менее потрясающий, десант в родной город – ​это захватывающий роман. Надо сказать, что больше и ярче кого-либо другого об этих временах поведал именно И. Трахтенберг, побудив к воспоминаниям и нескольких своих сокурсников, например Любовь Громашевскую и Дину Даниленко. Все эти и другие воспоминания он рубрицировал, как почти профессиональный архивист. К примеру, у него сохранились уникальные документы и публикации о праздновании в 1944 году (с опозданием на три года) 100-летия института в чудом уцелевшем оперном театре с участием А. А. Богомольца, Н. А. Семашко, М. Д. Ковригиной. Через два года, по окончании учебы на лечебном факультете, И. Трахтенбергу вручат диплом с отличием. Однако он избирает не исключительно врачебную практику, а, отринув принцип жизненных контактов – ​человек среди людей, с некоторыми материальными преференциями, вступает на стезю ученого в области профилактической медицины с предсказуемым, в силу такого предпочтения, аскетиче­ским образом жизни на долгие годы. Вот здесь, на неожиданном фарватере, мы и переходим к диалогу.

Верноподданный гигиенических наук

– Стать, если хотите, заложником гигиены труда и вопросов профессиональной патологии меня, в сущности, побудил тот же Лев Иванович, – ​говорит мой собеседник. – ​Понимаете, этот свой предмет, заряжая нас верой, что в мирное время он будет необычайно востребован, Лев Иванович читал и увлекательно, и просто. К нему очень подходило высказывание «Талант – ​единственная новость, которая всегда нова». Как-то особенно пророчески эти его поразительные лекции звучали в освобожденном Киеве, буквально соответствуя словам, сказанным когда-то Н. И. Пироговым: «Будущее принадлежит медицине предупредительной». По совету Льва Ивановича я и избрал камертоном своего научного продвижения область профессиональной гигиены в сфере охраны труда. Сосредоточился на проблематике хронических интоксикаций, в частности, ртути – ​известных и неизвестных. Например, описанные в медицине случаи странных психических расстройств английских шляпников, пользовавшихся в своей работе ртутными производными. Возможно, одним из первых обратил внимание на микромеркуриализм – ​опасность, казалось бы, ничтожных концентраций «живого металла» в различных технологических вариациях. Защитил в положенный срок кандидатскую диссертацию и в свои 25 вошел в состав преподавательского корпуса КМИ на кафедре гигиены труда.

Михаил Трахтенберг среди рабочих завода «Киевгорстрой» (1 мая 1954 г.)

– С гордостью, но и «с нежностью и в почтительности», как бы следуя одному из нравственных постулатов Библии, Вы в своих книгах и очерках возвращаете в пространство памяти не только коллег, но и многих Ваших студентов, причем в тонах сохранившейся дружбы. Например, Вы посвятили волнующие строки профессору Владимиру Гажиеву, одному из Ваших воспитанников, ветерану войны, немало лет плодотворно трудившемуся в Донецком мединституте, талантливому живописцу, запомнившемуся Вам еще и по легендарной медицинской студенческой газете «Крокодил в халате», еже­дневно выставлявшейся на обозрение в админ­корпусе КМИ, что по бульвару Шевченко, 13. Да и вообще, Ваши книги, если можно так выразиться, плотно заселены сотнями личностей. Скажем, в первом томе цикла «В начале неведомого века» упоминаются Н. Амосов, Д. Бабаев, С. Винокуров, А. Грандо, И. Дзюба, И. Емец, В. Жаботинский, К. Заблоцкая, А. Коломийченко, Ю. Кундиев, Ю. Лавров, А. Марзеев, А. Рыбачук, Е. Скляренко, П. Толочко, Н. Умовист, Я. Фрумкин, Ю. Шанин, Я. Яцкив, и это только некоторые из обрисовываемых, пусть лишь несколькими словами, фигур. Причем поражает принцип – ​только хорошее, даже о тех, кто по своей или не своей воле проявил к Вам иное отношение. Откуда это влечение к акварели, а не к карикатуре?
– Я думаю, что не в последнюю очередь это отзвуки, выразимся так, воспитательной генетики, продолжающиеся в моих предпочтениях, черты отца и мамы, но в немалой степени – ​и Льва Ивановича. Возвращаясь постоянно к его нравственной одаренности, я пытаюсь укреплять и культивировать нечто подобное. Всегда стремлюсь как бы вновь сродниться с моральной и научной философией моего, очевидно, лучшего друга – ​академика НАН Украины Владимира Вениаминовича Фролькиса.
Понимаете, в науке он чем-то напоминал Пушкина, и это, может быть, смелая, но реальная констатация. Есть влекущая преемственность в том, что клуб творческой интеллигенции в Киеве, к учреж­дению и деятельности имею отношение и я, носит его имя.
Судьба подарила мне дружбу и почтительное общение с Николаем Михайловичем Амосовым, моральным максималистом. Напоминая о нем, я как бы призываю и общество руководствоваться принципами этого светоча совестливости. Неизменно обращаюсь памятью и к мысленному портрету Андрея Петровича Ромоданова, нейрохирурга, по­движника, выпускника КМИ в Челябинске 1942 года, ушедшего, как и Александра Сокол, Алексей Радзиевский, другие молодые врачи, на фронт и взвалившего на плечи тяготы войны, выпавшие на долю этих спасителей солдатских жизней. Воссоздаю в панораме памяти и ослепительно красивый облик моего одноклассника по 44-й школе и соратника по Челябинску Кости Кульчицкого. Когда-то, еще подростком, талантливо сыграв роль Тома Сойера в довоенном фильме, он в жизни избрал суровую и аскетичную стезю топографоанатома. Он – ​с моей же крутой родной Тарасовской…
Но у меня, к утешению, немало друзей и вне медицины. Дорожу вниманием ко мне Ивана Михайловича Дзюбы, Романа Гургеновича Балаяна, Николая Николаевича Рушковского, Давида Владимировича Бабаева, режиссеров Эдуарда Митницкого и Михаила Резниковича.
– Мир кинематографа и театра для Вас, Исаак Михайлович, в чем-то близок еще и потому, что современный польский классик кино Ежи Гоффман – ​Ваш родственник. Наверное, Вы видели большинство его работ?
– Да, это так. Женой Ежи (Юрека) Гоффмана была моя двоюродная сестра Валентина Трахтенберг. К сожалению, она уже покинула этот мир… Привозя в Киев свои фильмы, Ежи показывает их и в Институте экогигиены имени Л. И. Медведя. Тут, собственно говоря, заключается своя интрига. Этот институт (вначале – ​НИИ гигиены и токсикологии пестицидов и полимерных масс Минздрава СССР) Лев Иванович организовал в 1964 году. Пришло время, когда одно из ведущих в республике и стране токсикологических учреждений осталось без своего создателя. Наступил период стагнации. Институт, со своими эффективными научными связями и авторитетом, лишился своего основоположника. Выведение его из возникшего экономического штопора оказалось многотрудным делом. Стрелки к лучшему вновь сдвинулись, когда Институт имени Л. И. Медведя возглавил инициативный токсиколог и организатор здравоохранения, член-корреспондент НАМН Украины Николай Георгиевич Проданчук. Он искренне и последовательно тяготеет к истории и искусству, особенно нацио­нальной культуре. В институте представлена, например, образная летопись развития Украины как мощной силы в казацкую эпоху, имеются работы художника Холоменюка. Вошли уже в традицию спонсируемые институтом предрождественские концерты в театре оперы и балета. Сформирована без преувеличения непревзойденная документальная фильмотека. Всего этого я касаюсь в связи с периодическими посещениями Украины Ежи Гоффманом. И первый экран (а стало быть – ​и первых зрителей) он находит в институте, снова-таки, повторю, благодаря радушию и заинтересованности Н. Проданчука.

Первая фотография с отцом,
мамой и бабушкой (1926 г.)

Хранитель бесценных архивов

– У нас, кажется, складывается совершенно нетривиальная беседа. Как получилось, что сегодня именно Вы занимаетесь документальным и научным наследием Л. И. Медведя?
– В 1947 году Льву Ивановичу была вверена должность первого в этом ранге министра здравоохранения. А до этого он блестяще проявил себя в миссии дипломата. Есть, например, фото, на котором В. Молотов и А. Громыко с интересом внимают своему молодому украинскому коллеге. Именно Лев Медведь от имени УССР подписал статут Всемирной организации здравоохранения. Но судьба его на противоречивом политическом фоне неизменно состояла, скажем так, не только из светлых полос. Лев Иванович был, очевидно, наиболее успешным министром здравоохранения республики. Однако в 1952 году, когда Лев Иванович не стал «во фрунт» в вопросе изгнания из всех областей медицины «безродных космополитов», по сути затормозив разворачивание в Украине своего «дела врачей», он оказался неугоден. «То вознесет его высоко, то в бездну бросит без следа…» Чашу недовольства в высшей партийной инстанции переполнило и то, что, когда один из функционеров на тогдашней улице Орджоникидзе стал укорять министра в непринятии мер против роста инфекционной заболеваемости, Лев Иванович заметил, что чиновник держит соответствующую таблицу… вверх ногами. Такие «замечания» в те времена не прощали… Несколько месяцев экс-министр был без работы, его принуж­дали покинуть Киев, пока наконец рост профессио­нальной заболеваемости, против чего осмелились возражать профсоюзы, заставил вспомнить, что Лев Иванович Медведь, помимо всего прочего, ученый-гигиенист (подготовленную еще до войны диссертацию удалось сохранить учителю Л. Медведя – ​Г. Шкавере, она была защищена в 1944-м). В стране, между тем, уже начиналась разрядка, и Лев Иванович возглавил Институт гигиены труда и профессиональных заболеваний, где в свое время и начинал свой научный путь.

Штрихи моей семьи

– Из песни слов не выкинешь, тем более что домыслы и вымыслы, особенно в псевдоинтеллигентской среде, имели, да и имеют, место. Ведь до сих пор иные Ваши «доброжелатели» убеждены, что Вы сделали карьеру, женившись на «министерской дочке»…
– К моменту нашего бракосочетания она уже не была таковой… Просто я, прямо говоря, влюбился в нее (есть такое старинное выражение), когда был ассистентом кафедры, а она – ​студент­кой санитарно-гигиенического факультета. Должны были, однако, пройти годы, пока мы не осознали, как поется в одном из романсов, что «друг без друга нам не жить».
С другой стороны, является истиной, что я стал как бы поверенным и даже, если хотите, хранителем документов и записей, отражающих дальнейшие научные искания Льва Ивановича. Утешает меня и то, что мой и Леночкин отцы сердечно сдружились, что натуры их оказались похожими.
– Мне, Исаак Михайлович, отрадно все это услышать, как говорится, из первых уст, и вот почему: я имел творческое отношение к первой монографии «Лев Иванович Медведь», изданной в Москве издательством «Медицина», поскольку он входил в число академиков АМН СССР. Моим побудителем в ходе подготовки рукописи стала Софья Григорьевна. Она, напоив чаем, усаживала меня за стол Льва Ивановича, и я погружался в его записи. Помню, например, слова в блокноте, написанные в самолете: «Солнце, ты меня не остановишь!» Что ж, остановила его лишь болезнь и, если уж быть откровенным до конца, неадекватное лечение.
Над дневниками Льва Ивановича я просиживал часами. А Софья Григорьевна уходила за молоком: в одном из немногих магазинов, куда его завозили, выстраивалась огромная очередь. Шли годы «перестройки».
– Документы Льва Ивановича… Знаете, у меня почти все связанное с его деятельностью бережно хранится. Хотелось бы все это обнародовать, ибо это повесть о настоящем человеке…

Путь к уникальной лаборатории

– Направляясь в Ваш гостеприимный кабинет в одном из корпусов Института медицины труда НАМН Украины, возглавляемого, к слову, ближайшим учеником Льва Ивановича академиком Юрием Ильичом Кундиевым, обращаешь внимание на скромную табличку на двери корпуса «Лаборатория промышленной токсикологии и предупреждений химических отравлений». В издании «Національна академія медичних наук України» (1993) о параметрах Вашей научной деятельности говорится так: токсикология соединений тяжелых металлов, изучение механизмов патологических нарушений химической этиологии, возрастная токсикология, токсикология наноматериалов… И это помимо, кажется, единственной в мире «Энциклопедии ядов». Тут Вы трудитесь уже более трех десятилетий… Но нельзя ведь не напомнить: с 1965 по 1975 год Вы были профессором кафд­ры гигиены труда Киевского медицинского института, и при баллотировании на избрание ее заведующим не хватило одного голоса…
– Да, такой драматичный момент, санкционированный, по правде говоря, сверху, в моей жизни был. Но, как сказал любимый мною и вами Михаил Булгаков: «Все, что ни происходит, происходит к лучшему». Здесь для человека, да, быть может, и для цивилизации вообще, я сделал больше. В научных щитах на пути интоксикаций есть и мой вклад: чтобы предпатология не превращалась в патологию…
– Ваши изыскания отмечены Государственной премией Украины в области науки и техники (2002) и премией НАН Украины имени А. А. Богомольца (2009). Но поговорим о Володе и Ксане…
– Владимир Медведь, наш с Леной сын, 1953 года рождения, член-коррес­пондент НАМН Украины, если обратиться к эпитетам, стал, в профессиональном смысле, утешением многих и многих будущих мам, у которых беременность сочетается с внутренней патологией, например с пороком серд­ца, сахарным диабетом, иными эндокринными или соматическими нарушениями. Иначе говоря, он терапевт, но в особенной сфере, и при этом слывет универсальным врачом, причем так оно и есть. Трудится много лет в Институ­те педиатрии, акушерства и гинекологии НАМН Украины, ученик академика В. В. Фролькиса и профессора Е. Б. Гудман.
Пишет он, как мне представляется, лучше меня. Ему принадлежит, например, авторство проникновенной книги «Диалоги о медицине». В ней в интервью с учеными он воссоздал образы Николая Амосова, Василия Братуся, Евгения Гончарука, Максима Гулого, Андрея Ефимова, Юрия Зозули, Сергея Комиссаренко, Платона Костюка, Никиты Маньковского, Бориса Патона, других выдающихся ученых. Все началось с того, что с благословения Владимира Вениа­миновича Фролькиса мой сын создал и редактировал весьма интересный журнал «Лечение и диагностика», где и отточилось его перо. Но сейчас он читает много лекций во многих городах Украины, передавая свои знания и доктрины о защите материнства. Здесь он является уникальным специалистом. Выходит, что дети, пришедшие в мир благодаря и его врачебному искусству, как бы и мои внуки…
А моя дочь Ксана – ​одаренный художник театра и кино, живет теперь в Германии. Непостижимо, но она уже бабушка. Ее дочь, моя внучка Маша, музыкант, композитор, замужем за уроженцем Венгрии, оперным певцом-баритоном Миклошем Себастья­ном. Таким образом, у нас, если хотите, космополитическая семья. В сущности, ее суммы бытия доказывают: в нынешнем мире должен править не национализм  ​как мания, а содружество наций.
– В одной из книг Вы приводите слова Льва Толстого: ​«Люди как реки: вода во всех одинаковая, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая… Так и люди. Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских, и иногда проявляет одни, иногда другие, и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь, между тем, одним и самим собою». Как бы Вы, в завершение нашей беседы, это прокомментировали?
– Я бы привел в данном контексте изречение Цицерона: «Человек – ​явление священное». А в смысле медицины продолжил бы эту простую, но великую мысль цитатой из «Записок юного врача» Михаила Булгакова: «И этого спасти! И этого… Всех!»

Подготовил Юрий Виленский